На уроке он не появился. Была у него такая милая привычка – пропускать занятие-второе несколько раз в неделю, но будучи любимчиком у учителей, он мог себе позволить и большее.
Глядя в окно, Олесь видел, как Никита выходит за ворота школы, дожидается митсубиси, останавливает, садится на переднее сидение… На следующий урок Никита явился как ни в чём не бывало, а на утро Олесь узнал, что тот парень попал в аварию и теперь лежит в реанимации.
В общем, всё было не так уж и плохо – их миры не пересекались, а чем там грешит его сосед, Олесю было не интересно. Лишь бы его не касалось…
-Олееееесяааа!!!
Парень поморщился. Мало того, что имя ненормальное, так Ленка-дурёха ещё и перелепила на свой манер, искренне полагая, что это мило и вообще ему с его внешностью очень подходит. Дура! Конечно же кличку услышали, и теперь в школе даже классная руководительница, вызывая его к доске, нечаянно назвала женский эквивалент имени. Всё, теперь для всех он стал исключительно Олесей, и скабрезные шуточки по поводу его внешности стали ещё пакостнее и похабнее. Слишком красивый для парня, он, к сожалению, оказался ещё и симпатичнее многих девушек, за что его частенько пытались тискать в подворотнях, а с возрастом и в школе. Всегда в шутку, но это жутко бесило. Мог бы, обрезал волосы покороче, чтоб хотя бы солнечные вихры не делали его таким хорошеньким, но оставленная «нежной» маминой ручкой безволосая проплешина на голове делала коротко стриженую голову куцей и уродливой. С возрастом он вытянулся, немного раздался в плечах, но из-за не самой благополучной жизни остался худеньким и острым, эдаким вечным подростком, когда со спины не разобрать – парень это или девушка. С одной стороны его это вполне устраивало – в конце концов, он мог съездить обидчику под дых и удрать в заборную щель или вообще сигать по крышам, в то время как желающие его полапать (или придушить – это уже после того, как пытались полапать и получили под дых) только сопели и ругались, не в силах преодолеть такие преграды. С другой – будь он немного пошире в кости и выше хотя бы на полголовы, ни один извращенец не потянул бы к нему свои потные ладошки.
Даже Стасик когда-то спьяну его за девку принял, полез грудь мацать. Хорошо хоть быстро очнулся, но извиняться всё равно не стал – поволок его в ванную и ткнул лицом в зеркало, на, мол, любуйся, почему мне не стыдно. Полюбовался. Лицо тонкое, белое, глазища зелёные на пол-лица из-под угольно-чёрных ресниц таращатся, такие же угольные тонкие брови вразлёт и в противовес им светлые с янтарным оттенком волосы. И над губой родинка.
-Доволен?- спросил тогда Стас.
-Нет,- честно сказал Олесь.
-Вот и я – нет. Лучше бы ты бабой был. Поимел бы тебя и успокоился, а так только хрень всякая в голову с перепоя лезет.
Когда на следующее утро Стасик протрезвел, они сделали вид, что такого разговора не было. А может Стас и правда забыл. Но его одиночные визиты прекратились, теперь он приходил только с компанией, шумел, пил, гонял парня за закуской и старался не оставаться с ним наедине.
-Может, перестанешь меня Олесей называть?- не выдержал парень, когда вопли Лены стали привлекать внимание людей, тоже ждущих маршрутку.
-Почему?- девушка подбежала к нему и уставилась ясными чистыми глазками. Она действительно не понимала.
Олесь не выдержал и усмехнулся, потрепал её по голове.
-Ладно, можешь называть, но только когда посторонних рядом нет.
-Но почему? В школе тебя все так называют.
-А не знаешь, благодаря кому?
Лена хитро улыбнулась. Олесь напрягся.
-Где твой брат?
Легкомысленно пожала плечами. Особой дружбы между братом и сестрой не водилось. Они никогда не ссорились, не грызлись и не пререкались и вообще о том, что это родственники говорила только их внешность – оба тонкие, гибкие, спортивные, темноволосые, синеглазые, носы прямые, губы пухлые. Разве только глаза Никиты были более пронзительными, словно весеннее небо, на которое, не щурясь, не взглянешь. Да губы чётко очерченные – у Лены они были немного смазаны, но её улыбки Олесю всегда нравились куда больше, чем фальшивые холодные, точно приклеенные, Никитины. Никита ему вообще не нравился, хотя объяснить свою неприязнь к этому типу он не мог. Просто чувствовал в нём фальшь, как при самой первой встрече, когда Никита сначала брезгливо поджал губы, рассматривая беспорядок, а через мгновение натянул широкую приветливую улыбку. Хорошее поведение Никиты было таким же фальшивым – он прекрасно учился, он не препирался с учителями, он красиво отшивал надоевших ему девиц… Он спокойно игнорировал любые просьбы о помощи, не ввязывался в дела школьного комитета, как бы тот за ним не гонялся, ускользал от обязанностей дежурного, обычно навешивая свои дежурства на визжащих от любой его просьбы девчонок. И друзей у Никиты тоже не было, Олесь это точно знал. Были те, с кем Никита перебрасывался приветственными фразами, кому он мог подпустить шпильку-другую в разговоре или кивнуть, проходя мимо. А ещё была Лена, его сестра, до того не похожая характером, что если бы Олесь своими глазами не видел их внешнее сходство, решил бы, что кого-то из детей Прохоровым подменили. Судя по мерзкому двуличию – самого Никиту, родители и Лена были слишком открытыми и общительными людьми.
А ещё у Никиты был он сам, сосед, с которым тот ездил в школу и обратно, молча наблюдая, как Лена достаёт Олеся по дороге своими пустыми разговорами. Правда, в школе почему-то Олеся назначили Никите то ли в братья, то ли в приятели, во всяком случае, так же как и тётя Маша заботилась об Олесе, так и учителя требовали участия парня в жизни Никиты. Школьный психолог ходила за ним след в след и нудила о том, что новенькому в школе, тем более такой большой, тяжело прижиться и он, как близкий ему человек, должен помочь «мальчику» освоиться. Мальчик был на голову выше и на локоть шире Олеся в плечах, и чхать хотел на переживания психолога. Уже в первый день Олесь засёк его открыто курящим у кабинки отлучившегося куда-то вахтёра. А вчера застукал в кабинке туалета, и явно не одного… и даже не с девчонкой. Там долго возились и гремели крышкой унитаза, умащиваясь поудобнее, тихо шипел Никита, что-то насмешливо комментируя второму участнику. О том, что это именно парень, Олесь понял, когда услышал сдавленный стон. Не удержался, осторожно достал осколок зеркала, специально для таких случаев припрятанный ребятами во всех кабинках, положил на ногу и подсунул под перегородку. И увидел, как парень классом младше вжался лицом в пах Никиты, а тот схватил его за волосы и ещё сильнее насаживает на… И на лице это вечно скучающее, немного надменное выражение! Не трудно понять, что там творилось, но Олесь соображал долгую минуту прежде, чем дошло, и его не скрутило в спазме. Никита уже закончил и отпустил мальчишку, а его всё выворачивало. Из кабинки он почти выпал, зелёный и невменяемый. Добрёл до умывальника прополоскать рот и только когда немного пришёл в себя и поднял глаза на зеркало, заметил в отражении спокойно курящего Никиту, любующегося видом на школьный парк, сидя на подоконнике. Нога согнута в колене, вторая вольно свесилась и болтается в воздухе, чиркая об пол. Длинноногий, быстрый. Если захочет поймать и вломить, Олесю от него не скрыться. Он вспомнил, как на физкультуре они на пару бегали стометровку и как лёгкий и быстрый Олесь, которого до этого догнать и перегнать мог разве что ветер, остался позади уже на третьей секунде. Этот чёртов Никита был лучше его во всём! В учёбе, спорте. Даже красота его, такая же выделяющаяся из толпы, была красотой молодого мужчины, а не смазливого пацана с девчачьим лицом. И его чёрные космы вызывали у одноклассниц не зависть, как вихры Олеся, а восхищение – каждая хоть раз, да коснулась шевелюры новичка. Как бы случайно.