Разговор продолжился обсуждением торговых соглашений и пошлин, но мысли Аскольда были далеко. Предупреждение Византии, тревожные сны Ярославы, отсутствие вестей от северных гонцов — всё указывало на приближающуюся опасность.
После ухода послов Аскольд остался в палате лишь с Радимом и несколькими ближайшими советниками.
— Что думаешь? — спросил он старого воеводу.
— Греки редко предупреждают о чужих бедах из чистого сострадания, — ответил Радим. — Но если даже они обеспокоены, значит, угроза реальна.
— Нужно готовить город к обороне, — вступил в разговор Мирослав, один из младших воевод. — Проверить запасы, укрепить стены, собрать дружину.
— И тем самым показать, что мы боимся, — покачал головой Аскольд. — Нет. Укрепления проверяйте незаметно. Запасы пополняйте постепенно. Но никакой паники.
— А что с дружиной? — спросил Радим. — Многие разъехались по окрестным землям.
— Собери ближний круг, самых надёжных, — распорядился Аскольд. — Остальных вызывать начнём через три дня, если не будет других вестей.
Совет продолжался до поздней ночи. Обсуждали возможные пути наступления, укрепление слабых мест в обороне, потенциальных союзников среди окрестных племён. Когда все разошлись, Аскольд остался один в полутёмной палате, освещённой лишь догорающим очагом.
Он чувствовал усталость, разливающуюся по телу. Не просто физическую усталость после долгого дня, а глубинное истощение души, накопившееся за годы правления. Киев требовал всех его сил, всей энергии, всех мыслей. И теперь, когда он наконец построил то, о чём мечтал, судьба, казалось, готовилась отнять всё одним ударом.
— Не спишь? — тихий голос Ярославы вывел его из задумчивости.
— Думаю, — ответил Аскольд, жестом предлагая дочери сесть рядом.
— О послании византийцев?
— О них. О сне, который тебе приснился. О Новгороде.
Ярослава молчала, глядя на огонь. В её глазах отражались крошечные пламенные искры, придавая взгляду нечто потустороннее.
— Что, если нам не суждено выстоять? — тихо спросила она. — Что, если это действительно судьба?
— Судьба… — Аскольд усмехнулся. — Я всю жизнь шёл против судьбы. Родился в бедной семье — стал дружинником. Был простым воином — стал князем. Всё говорило, что мне не место здесь, что власть принадлежит другим. А я всё равно взял своё.
— Но что, если на этот раз противник сильнее? — настаивала Ярослава.
— Тогда мы падём с честью, — твёрдо ответил Аскольд. — Но не раньше, чем исчерпаем все возможности для победы.
Ярослава кивнула, словно иного ответа и не ожидала. Она знала своего отца — упрямого, гордого, готового сражаться до последнего вздоха.
— Странный купец прибыл сегодня, — сказала она, меняя тему. — С севера. Глаза синие, как лёд. Говорит на всех языках, будто родился среди десяти народов.
Аскольд нахмурился.
— Откуда прибыл?
— Говорит, из поселения полян ниже по течению. Привёз меха и железо, но больше интересуется древними курганами и старыми преданиями.
— Приставь к нему человека, — сказал Аскольд. — Пусть проследит, куда ходит, с кем говорит.
— Уже сделала, — кивнула Ярослава. — Купец спрашивал о тебе. Хочет завтра предложить товары.
— Хорошо, — решил Аскольд. — Пусть придёт. Посмотрим, что за человек.
Ярослава поднялась, готовясь уйти.
— Отец, — сказала она, остановившись у двери. — Что бы ни случилось… Я горжусь тобой.
Аскольд улыбнулся — редкая, теплая улыбка, предназначенная только для дочери.
— Иди спать, — сказал он мягко. — И молись, чтобы твой сон не сбылся.
Оставшись один, Аскольд подошёл к оружейной стойке, где висел его старый меч — тот самый, с которым он когда-то пришёл в эти земли. Сталь потускнела, рукоять стёрлась от долгого использования. Но клинок всё ещё был острым, готовым пить кровь врагов.
— Ещё одна битва, старый друг, — прошептал Аскольд, касаясь холодного металла. — Возможно, последняя.
За окном мерцали звёзды, а где-то далеко на севере, возможно, уже двигалось войско, несущее перемены, которые навсегда изменят судьбу этих земель. Аскольд не знал, что ждёт его и Киев в ближайшие дни. Но в одном он был уверен — если придётся умереть, он умрёт как воин, с мечом в руке и с именем своего города на устах.