— Вижу, вы чтите всех богов, — заметил Мирослав.
— Новгород — город на перекрёстке путей, — пояснил Владимир. — Здесь встречаются разные народы и верования. Мы уважаем всех богов, дающих покровительство и защиту.
Они прошли мимо небольшого деревянного строения с крестом на крыше — христианской церкви, построенной для купцов-греков и немногочисленных новгородцев, принявших новую веру.
— А как ты относишься к христианству? — спросил Мирослав, кивая на церковь. — Твоя бабка приняла эту веру, но твой отец остался верен Перуну.
Владимир задумался:
— Я вижу силу и в той, и в другой вере. Христианство привлекает своей глубиной, учением о любви к ближнему, обещанием вечной жизни. Но вера предков ближе к природе, к нашей земле, к нашему пониманию мира.
— А что для государства полезнее? — продолжил расспросы Мирослав. — Не как для человека, а как для правителя — какая вера лучше служит объединению земель и народов?
Это был сложный вопрос, который Владимир сам часто задавал себе.
— Старая вера связывает нас с предками, с нашими корнями, — медленно ответил он. — Но она разрозненна — каждое племя почитает своих богов по-своему. Христианство же едино для всех, у него есть записанные законы, общие обряды, единая церковь. — Он помолчал. — Для державы, стремящейся к единству, это преимущество.
— Мудрый ответ, — кивнул Мирослав. — Вера — это не только путь к богам, но и способ организации общества. Твоя бабка поняла это, когда посетила Константинополь.
— Ты был там? — с интересом спросил Владимир. — В Царьграде?
— Много раз, — ответил Мирослав. — Великий город, центр мира, как многие считают. Но за его блеском и величием скрывается тот же порок, что губит любую империю — высокомерие и отрыв правителей от народа.
— Отец мечтает однажды покорить Царьград, — заметил Владимир. — Говорит, что это принесёт Руси величайшую славу.
— Многие пытались, — пожал плечами Мирослав. — Но город стоит до сих пор. У него слишком крепкие стены и слишком хитрые правители. — Он посмотрел на Владимира. — Но иногда можно получить больше через союз, чем через войну.
— Ты имеешь в виду брак с византийской принцессой? — догадался Владимир. — Об этом говорили ещё при бабке, но император отказал, сказав, что не выдаст порфирородную принцессу за «дикаря-язычника».
— Времена меняются, — загадочно улыбнулся Мирослав. — Возможно, то, что было недоступно вчера, станет возможным завтра. Особенно если правитель Руси примет христианство.
Владимир задумчиво посмотрел на крест, венчавший небольшую церковь:
— Принятие чужой веры только ради политической выгоды… Это кажется неправильным. Вера должна идти от сердца, а не от расчёта.
— И всё же, — мягко возразил Мирослав, — иногда личный выбор правителя становится судьбой для целого народа. Посмотри на историю: многие великие перемены начинались с решения одного человека, стоящего у власти.
Они продолжили путь в молчании, каждый погруженный в свои мысли. Когда они вновь поднялись на холм, с которого открывался вид на город, Владимир заметил приближающихся всадников. Это была небольшая группа воинов в богатом убранстве, с развевающимися стягами.
— Похоже, к нам гости, — сказал он, вглядываясь вдаль. — Варяжские князья, судя по знамёнам. Странно, я не ждал их сегодня.
— Мир меняется быстрее, чем мы успеваем заметить, — заметил Мирослав. — Возможно, они прибыли с важными вестями… или предложениями.
Вскоре догадка подтвердилась. Прибывшие оказались посланниками от норманнских ярлов, давних союзников новгородских князей. Их предводитель, суровый воин по имени Эйрик, был известен как один из самых влиятельных вождей за морем.
Владимир принял их в большой гриднице детинца, восседая на резном княжеском троне. Рядом с ним стоял Добрыня, а чуть поодаль — Мирослав, держащийся скромно, но внимательно наблюдающий за происходящим.
— Приветствую тебя, князь Владимир, — начал Эйрик после традиционного обмена дарами. — Мы прибыли с предложением от северных ярлов. Наши воины скучают без достойных походов, а казна пустеет без богатой добычи. Мы предлагаем союз для набега на земли финнов и карелов. Богатая пушнина, серебро и рабы станут наградой за смелость.