— Если бы я знал наверняка, разве был бы смысл отправляться в путь?
Совет завершился ближе к полуночи. Люди разошлись отдыхать, но Рюрик попросил Виктора задержаться. Когда они остались вдвоём, молодой конунг обратился к наставнику с неожиданным вопросом:
— Ты был там раньше, не так ли? В землях, куда мы направляемся.
Виктор внимательно посмотрел на него:
— Что заставило тебя так думать?
— Твоя уверенность, когда ты говоришь о тех местах, — ответил Рюрик. — То, как точно ты описываешь реки, озёра, народы. Это не знание из вторых рук. Ты видел всё своими глазами.
Виктор неопределённо улыбнулся:
— Я много путешествовал в молодости.
— В молодости, — повторил Рюрик с лёгкой иронией. — И когда же это было? Потому что за все двенадцать лет, что я тебя знаю, ты ни на день не изменился. Ни единой новой морщины, ни единого седого волоса.
Он сделал паузу, а затем спросил прямо:
— Кто ты на самом деле, Виктор?
Виктор долго молчал, глядя на догорающий очаг. Наконец, он произнёс:
— Человек, которому довелось увидеть больше, чем большинству. Человек, который хочет помочь тебе построить нечто великое. Это всё, что тебе нужно знать сейчас.
— Этого недостаточно, — покачал головой Рюрик. — Не тогда, когда я доверяю тебе свою жизнь, жизни своих братьев и всех, кто пойдёт за нами.
Виктор посмотрел на молодого человека, которого воспитал как сына, и почувствовал, что больше не может уклоняться от правды. По крайней мере, от части её.
— Иногда знание приносит не силу, а сомнения, Рюрик, — тихо сказал он. — Уверен ли ты, что хочешь этого?
— Я хочу правды, — твёрдо ответил Рюрик. — Какой бы она ни была.
Виктор глубоко вздохнул:
— Хорошо. Но не здесь. Пойдём со мной.
Они вышли из дома и направились к берегу моря. Ночь была ясной, звёздной, и полная луна отражалась в спокойных водах серебристой дорожкой. Здесь, вдали от поселения, Виктор чувствовал себя свободнее.
— Я действительно бывал в землях славян, — начал он, глядя на море. — Не раз и не два. Я видел, как первые славянские племена приходили на эти земли, сменяя других. Видел, как строились первые городища, как прокладывались торговые пути с севера на юг. Видел первые набеги варягов и то, как постепенно торговля вытесняла войну.
Он повернулся к Рюрику, и в лунном свете его глаза казались ещё более неестественно голубыми, почти светящимися:
— Я видел всё это, потому что я живу очень, очень долго, Рюрик. Дольше, чем любой человек имеет право жить.
Рюрик не выглядел шокированным, скорее задумчивым:
— Я всегда чувствовал, что в тебе есть что-то... нечеловеческое. Что-то древнее.
— Я человек, — мягко возразил Виктор. — Просто с очень странной судьбой.
— Сколько тебе лет? — прямо спросил Рюрик.
Виктор грустно улыбнулся:
— Я перестал считать много веков назад. Тысячелетия сливаются, как волны в море.
Рюрик потрясённо молчал, пытаясь осмыслить услышанное.
— Как такое возможно? — наконец спросил он. — Ты... бессмертен?
— Не совсем, — ответил Виктор. — Я могу быть ранен, могу чувствовать боль. Но мои раны заживают быстрее, чем у обычных людей. А старость... старость никогда не приходит.
Он сделал паузу, а затем добавил:
— Я не знаю, почему я такой. Не знаю, есть ли у моей жизни предел. Я просто... существую. Продолжаю существовать, пока всё вокруг меня рождается и умирает.
— И сколько... таких, как ты? — осторожно спросил Рюрик.
— Не знаю, — честно ответил Виктор. — За всю свою жизнь я встречал лишь нескольких подобных мне. И то мельком, на расстоянии. Мы не стремимся к обществу друг друга. Слишком много воспоминаний, слишком много старых ран.
Рюрик медленно переваривал услышанное. Затем спросил: