Гасан выкатил из гаража «Запорожец» и занялся осмотром машины. На днях что–то заскрипело под ней. Гасан не поленился, съездил в город к знакомому механику. Нестоящий человек оказался. «Газуй, говорит, дальше. Если что серьезное — оно себя покажет, а если несерьезное — само перестанет». — «Нельзя мне ждать, — возразил ему Гасан. — Погляди, прошу тебя, не дай бог откажет чего–нибудь на ходу, дети сиротами останутся». — «Не откажет! Рессоры скрипят — всех делов!» — улыбнулся механик. «Ну ладно, правду скажу, — решился Гасан. — Продавать собираюсь этого ишака. Скрип мне дорого обойдется. Такая чепуха, а пару сотен за него снимут наверняка». — «Так бы сразу и сказал! — ухмыльнулся механик. — «Жигули» хочешь?» — «Там видно будет», — осторожно ответил Гасан. Механик загнал смазку в рессоры, скрип исчез, а через день вновь возник. Совсем человек совесть потерял.
Стараясь не наступать в грязь, окружавшую колонку, Гасан принес ведро воды, вымыл машину и отогнал ее чуть в сторонку, на травку, чтобы не угодить в лужицы, образовавшиеся после мытья. Но именно здесь его ожидала неприятность. Едва он зашел сзади и нагнулся, пытаясь определить причину неприятного скрипа, как тотчас грязная, жижа брызнула из–под травы, намочив туфли. Это было так неожиданно, что Гасан застыл на месте. Такая славная зеленая травка, а под ней настоящее болото! Не иначе как натекла из колонки. Проклятая! Видно, придется все же ему заняться ею, привезти мастера, если соседи — бессовестные…
Пока Гасан вытирал туфли тряпкой, его ребятишки выскочили из дома с сумками в руках и направились к отцу. Гасан крикнул, чтобы предупредить их, но было уже поздно: все трое влезли в грязь. Испугавшись крика, одна из дочерей выронила сумку, нагнулась, чтобы поднять ее, и. шлепнулась. Поспешавшая вслед за детьми Хатын Арвад схватила дочерей за уши,
— Слепые вы! Не видите, куда лезете! Дочери завизжали от боли.
— Мы не виноваты… Сверху все сухо. Гасан тем временем ругал сына:
— Посмотри на свои туфли, на брюки. В твои годы я в калошах ходил, туфли берег. И калошибле–стели как новые даже через три года. А ты? Не успел во двер выйти — и уже всё в грязи!
Мальчишка невольно посмотрел на туфли и брюки отца; перепачканные еще больше, чем у него, по промолчал. Хатын Арвад кое–как почистила ребятишек, Гасан завел «Запорожец» — к своему удивлению, с первого раза, притихшие дети залезли в кабину. Машина тронулась, вздымая пыль и удаляясь все дальше и дальше. Сзади она казалась бегущей по дороге курицей, собравшей под свои крылья цыплят: из каждого окошка высовывалась детская головенка.
Сенокос в долине Пиркалем набирал силу, и Ка–сум мог бы перевести, наконец, дух: люди выходили на работу дружно, уходили лишь тогда, когда солнце скрывалось за Курой. Гасан вывел своих школьников на сенокос, ребята старались вовсю. Даже старый Гафароглы и тот не остался дома; кдк бы рано ни пришел бригадир в правление, старик уже сидел на крыльце, ждал других, чтобы отправиться вместе со всеми в долину Пиркалем.
Но такой уж был у Касума характер — он и сейчас продолжал беспокоиться и суетиться, справедливо считая, что начать дело — хорошо, а хорошо закончить его — еще лучше.
Долина Пиркалем, зажатая между гор, походила на русло широкой реки. Она тянулась до самой границы лесов; сильный ветер вдоль долины колыхал высокую, густую траву, и казалось, полноводная зеленая река несет свои волны в зеленое море леса.
Косилки стрекотали и словно бы покачивались на этих волнах, как неуклюжие суденышки. Возле скал косили вручную. Жара плыла над. долиной, вчера скошенную траву можно было уже убирать.
Гасан, снимая с потного лица прилипшие былинки, приставал к Касуму:
— Ну, теперь твоя душа довольна? А то одни упреки: упустим время, пропадет трава…
Касум, подбирая сено, пропущенное машинными граблями, ворчал:
— Смотри, что делается! Вон сколько оставили. Это же — золото, чистое золото!
— Я скажу своим школьникам, подберут, — успокоил его Гасан. — Ну, что бы ты делал без них, а?
— Это верно, — согласился Касум. — Вы нам здорово- помогаете. Нет, ты только взгляни, какая красота!
Зрелище и впрямь было прекрасным. Ветер чуть переменился, и теперь по всей долине вздымались разноцветные волны: зеленые, фиолетовые, серебристые.
— Машаллах, — продолжал Касум. — В этом году трава росла не по дням, а по часам. Даже на камнях! Наконец–то скотина голодать не будет зимой.