Социализм. Революционеры хреновы, прикидывались друзьями трудящихся. Шли на каторгу. Вот чем они купили нас. Это было примечено. Народ в них поверил. Это очень тонкая и тяжелая игра в подсознательное. Потом они предложили большинству населения поменять жизненный уклад, который строился тысячелетиями. Ну, не мог человек так сработать. Это тебе не электорат промониторить. Сделать такое человеку не под силу. Вот он, бесовской подход и его схемы. Ведь сходство морального кодекса строителя бесовщины — калька с заповедей Христа. Но как тонко сбита планка, как размыто блистательно. Рай на земле. И когда души были прихвачены — оказалось, что нужно забрать все. Нет частной собственности, но есть генеральный секретарь. Добрый и строгий дедушка. И интриганы пониже, которых он время от времени разоблачает к всеобщей радости. А экономике — в какой-то перспективе — конец. Но русский человек каким-то образом переварил эту жуть и уже готовился ее под себя приспособить. А он опять здесь — бесовин.
Собственность человека, распространение его сущности на частичку окружающей материи, овеществление личности в этой частичке. То есть дух в тварном виде. В своем домике. И чем больше домиков, тем крепче духовное тело вокруг. Нет частной собственности — нет ничего — конец времен. Только в Союзе умудрились наполнить колотую эту форму живым содержанием, и бесы затрепетали. Сатаноид был уверен, что лозунг обобществления имущества прихватит и лентяев, и других убогих. А они — носитель разрухи. На медленное умирание мы были обречены. И в тело это отравленное, но все же жизнеспособное, повтыкали иглы и трубки. Окрестные народы насосались вволю. Но необъяснимым образом Россия оказалась живой. И опять перевариваривает новый мировой порядок. Не рассыпается.
Начнем сначала. Светлое будущее остается… Теперь частная собственность и стремление к баблу не только не осуждаются, но поощряются. Но потребление понимается в чисто материальном смысле, безбожном. И «права человека» для присмотра за Ваней. Чтобы не мешал педрилам. Такие кульбиты может проворачивать только нечистый. Никакие американские шпионы и масоны этого сделать не могут. Это тончайший синтез психологии, физики, кибернетики и многих других наук. Это абсолютная наука. Подумай, как она называется… Душа уходит не в материю, а в вещь. И там умирает. Домик рассыпается. С этой точки зрения нужно смотреть на все. Вместо классовых противоречий — другое. Снимет Богородица покров — все рухнет.
— Ты как думаешь, бес в ком сидит? — Обратился Пес к товарищу по несчастью, которое уже было неоспоримым.
— Он не сидит. Он подселяется и гадит понемногу. Как вирус.
Пес с оппонентом раскрыли рты от изумления.
— Ты, брат, не прост, — сказал Пес. — Ха! За это надо выпить.
— А паром?
— А парома, брат, сегодня больше нет. Вот Викентий пешком в Пантелеймон пойдет. А мы тут останемся.
— Почему?
— Угадай с трех раз.
— Так он тоже пил.
— С оглядкой. Дойдет, будет, как стекло. И ты будешь. А я не могу.
— И куда теперь?
— В Карею. А можно попроситься и здесь. Наверху номера, как в Париже. Тебе понравится. И спать. Чая. Горячего. Немножко русской водки.
— Откуда?
— У тебя в сумке еще одна есть. Я знаю.
— А…
— Молчать, — приказал Пес, — попрощайся с Викешей.
Они обнялись и троекратно прижались щеками. Викеша отбыл.
Номер, действительно, оказался приятным. Большой, чистый, как в Уранополисе. Или даже в Каргополе.
— Котопузов ловим? — зацепил Пес Сашу.
— А можно?
— Нужно. Где снасть?
— В сумке.
— Я не сомневался.
Тут и пакет с курицей из Кариеса пригодился. Пес баллон рицины купил, хлеба и неизбежных рыбных консервов. Ловили на мясо ракушки вначале с правого пирса, потом с левого. Окушки, бычары. С котопузом не вышло.
— Ты вот, брат Пес, знаешь все про здешние нравы и на службе стоял.
— Слушаю тебя, брат Болотников.
— Ты сам-то во все это веришь?
— А ты скажи, я на русского похож или прикидываюсь?
— Пьешь ты как-то, не по-русски…
— То есть?
— Без удали и надрыва. И без радости. Как механизм. То ли поляк, то ли чухонец.
— Это ты справедливо заметил. Долго я там пробавлялся на сладких ликерах. Испоганился. Однако, симптом…