Они сидят еще долго, потом гуляют по берегу. Наконец возвращаются в отель. И все начинается сначала. Примерно так, как в Кариесе, только чуть глаже и спокойней. Часов до трех мучает Пес Сашу разговорами и требованием участия в его беде. Саша отбирает и прячет водку и вино, потом засыпает в обнимку с бутылками, а когда просыпается, они пусты, стоят рядом с подстилкой Пса, и тот прихрапывает. Ночь позади.
Саша идет в душ, чистит зубы, бреется. Пес говорит, что гладкокожих в монастыре недолюбливают. Отношение другое. Но где он, монастырь, и будет ли?
Саша вышел на пристань. Там — монахи, паломники, полицейские, какой-то другой, необъяснимый народ. Паломники из Европы, со складными рюкзаками, посошками спортивной конструкции. Здесь, в лавках, имеются настоящие, ручной работы, приятные на вид и легкие в руке. Стоят дорого. Много чего интересного есть в лавках. Иконы, маслице, разные полезные для служителей культа вещи. Саше понравилась маленькая керосиновая лампа. Блестит латунными боками, стеколком поблескивает. В домашнем хозяйстве может быть применена с пользой. На обратном пути купить бы… Когда он, этот путь, будет. Подошел паром, не с пассажирами, а с машинами. Новенькие грузовики, вроде наших «МАЗиков», «фордики» в количестве трех и легковушка. В иномарках он не разбирался. Потом подошло другое судно. Русских сразу отличишь. Или хохлов. Глаза дикие, в голове беда. Трудно до Бога добраться. Но есть и ясноглазые, лица светлые. Саша прикинул, каких больше, к определенному выводу не пришел. Как подошел сзади Пес и положил руку на плечо, не заметил.
— Ищем братьев по разуму?
— Да вот стою, ничего плохого никому не делаю.
— Ну, сегодня, отлежусь, завтра с утреца и поплывем.
— Вот этого, товарищ, не будет. Поплывем сейчас.
— С такой-то рожей?
— А, может, того? В скит какой? Там на рожу не посмотрят.
Пес внимательно посмотрел на Болотникова, соображая, что за метаморфозы такие произошли с его другом. Каким-то не таким он становился прямо на глазах.
— Вот к Пашке бы, питерскому!
— Какому еще Пашке?
— Ну, который вчера был. По телефону звонил.
— Ладно. Вижу, не мил я тебе. Пошли завтракать, только я в харчевню не пойду. Давай там, хлебца, ставридки.
— А тушенки у них нет?
— У них все есть. Только я при отцах тушенку жрать не буду. Короче, бери, что хочешь, и пойдем, там за волнорезиком сядем. Мне маленькую узочку и воды. А себе, что хочешь. Денег дать?
— Свои найдутся…
Завтракали долго. Эгейское море ворочалось совсем рядом, только руку протяни. Солнце поднялось и согрело их, легкий утренний хмель не растревожил вчерашнее. Саша готов был простить Псу все.
— Есть одно маленькое предложение, — сказал Пес.
— Еще по узочке?
— Ты — порождение ехидны. Потомок государственного преступника. Я расскажу тебе про «Скоропослушницу». Выполняется все, что не попросишь. Только добраться надо.
— И как добраться?
— Дохиар. Это, совсем рядом с Пантелеймоном. Я там отлежусь еще полдня. Потом греки за трапезой вино пьют. Тебе понравится. Но могут не пустить.
— Чего это?
— Худые, брат, времена на Афоне. Чмырят русских. Это тебе сразу не понять. Потом расскажу. Впрочем, и раньше прижимали. А сейчас вот, не совсем хорошо. Короче, плывем на лодке. Парома сегодня больше не будет. Пешком мне тяжеловато. Тут есть один лодочник. Дорого, но это тебя не касается…
… Псу чрезвычайно нравился Дохиар. Там можно было бы держать оборону, скажем, от бесовских батальонов, до конца света. Дохиарская обитель — крепость. Со стороны входа, охраняемого двумя архангелами, глядевшими чрезвычайно грозно, иллюзия неприступности уходила, чтобы вернуться вновь, уже внутри, за стенами. Но пока требовалось получить места в архандарике. Прежде они посидели некоторое время в беседке, над пристанью. Первый, кого они увидели, был кот. Мерзкий такой, ехидный, худой. Он в беседку идти совестился, но и не оставлял их своим вниманием. Будто привратник в поместье. Потом парень в зеленой рубашке и джинсах — чинил насос. Другой работяга подальше поливал цветы из шланга, а еще повыше, компания из шести человек занималась каменными работами на постройке, которой меньше тысячи лет с виду было дать нельзя. На вопросы Пса по-английски отвечали жестами. По-гречески понимали с трудом. Да и греческий Пса был далек от эталона. Наливай да пей. Стало быть, трудники, незнамо откуда. Может, из Абхазии, может, из Албании. В направлении архандарика махнул рукой кто-то, неуловимо напоминающий бригадира.