Среди деревьев было темно, и темно было на улочке за ними. Где-то впереди теплились уличные фонари, и в домах горел свет. Скованный беспомощным ужасом, он увидел, что трамвая на кольце нет, пока внезапно не осознал — и это осознание мелькнуло как призрак надвигающегося безумия, — что ничего в городе не обещает ему убежища. Все, что лежало впереди, было охотничьей территорией твари. Она загоняла его в свое логово, чтобы там убить.
Тогда он побежал, побежал с беспомощным ужасом жертвы на гладиаторской арене, кролика, выпущенного перед гончими псами, бежал до тех пор, пока бока не сковала боль и горло не перехватило пламенем, а потом все равно бежал не останавливаясь. Прямо по грязи, лужам и обломкам кирпича, потом по бесконечному тротуару. Мимо аккуратных пригородных особнячков, которые в своем единообразии казались монолитной кладкой какой-нибудь египетской гробницы. Улицы были практически пусты, и те немногие люди, мимо которых он мчался, таращились на него, как на сумасшедшего.
Показались более яркие огни — перекресток с двумя-тремя магазинами. Здесь он приостановился, чтобы обернуться назад. Мгновение он ничего не видел. Потом оно вынырнуло из тени в квартале от него, надвигаясь длинными неровными скачками, которые стремительно несли его вперед. Под фонарем маслянисто блеснул спутанный мех. Дэвид с хриплым рыданием отвернулся и побежал дальше.
Внезапно завывания твари тысячекратно усилились, превратились в жуткий пульсирующий вопль, привизгивающее улюлюканье, которое словно окутало собой весь город. И пока длился этот демонический визг, окна в домах стали одно за другим гаснуть. Потом вдруг разом потухли все уличные фонари, приближающийся трамвай провалился во тьму, и только тут до него дошло, что звук доносится совсем с другой стороны. Это было давно предсказываемое затемнение.
Он бежал, вытянув вперед руки, скорей чувствуя, чем видя перекрестки, сбивался с шага на поребриках, спотыкался и падал всем телом, тут же судорожно вскакивал и, шатаясь, оглушенный, бросался бежать дальше. Под ложечкой все туже и туже затягивался узел невыносимой боли. Дыхание ерзало в горле грубым напильником. Казалось, в целом мире не было ни крупицы света — с момента заката облака только сгущались и сгущались. Ни крупицы света, не считая двух грязновато-красных точек на черном фоне позади.
Твердый край тьмы вдруг резко налетел на него спереди, опрокинув навзничь. В плече и в боку отозвалось резкой болью. Он с трудом поднялся. И тут же второе твердое препятствие, возникшее у него на пути, опять сшибло его с ног. Он сильно ударился лицом и грудью. На сей раз он уже не поднялся. Ничего не соображающий, жестоко измученный усталостью, недвижимый, ожидал он приближения неизбежного.
Сначала стремительно налетающий мягкий топоток и шарканье когтей по бетону. Потом хриплое пофыркиванье. Потом тошнотворная вонь. Потом мелькнувшие наверху красные глаза. А потом тварь навалилась на него, прижав всем своим весом, прорываясь пастью к горлу. Он инстинктивно отдернул голову, и клыки впились в правую руку, с ледяной остротой ужалив сквозь несколько слоев ткани, а какая-то отвратительная маслянистая жидкость брызнула ему прямо в лицо.
В этот момент на них хлынул свет, и он осознал, что уродливая морда исчезла во тьме, а страшный вес больше не придавливает его к земле. Потом тишина и полное отсутствие движения. Ничего, вообще ничего — только свет, льющийся откуда-то сверху. Как только в голову вернулись сознание и рассудок, глаза его сами собой отыскали источник света — ослепительно-белый диск всего в нескольких футах в стороне. Электрический фонарик, но за ним — только темнота. Казалось, целую вечность ситуация никак не менялась — он все так же безвольно валялся на земле, цепко схваченный недвижимым кругом света.
Потом из темноты послышался голос, голос человека, парализованного сверхъестественным страхом:
— Боже, боже, боже! — все снова и снова. Каждое слово словно выдавливалось с чудовищным усилием.
Дэвида охватило незнакомое ощущение, чувство чуть ли не полной безопасности и облегчения.
— Так вы… вы его видели? — услышал он голос из собственной пересохшей глотки. — Пса… волка?
— Пса? Волка? — Голос за фонариком жутко дрожал. — Ничего подобного. Это был… — Тут голос прервался, вновь стал земным. — Подожди, парень, сейчас мы отнесем тебя в дом.