П а н к р а т о в. Следы какие-то. Не моют их, что ли?
Л я к и н. Чего не моют?
П а н к р а т о в. Пятна, я говорю, на стуле. Гляди. Засохши… Кровь никак? Или моча? (Круглыми глазами смотрит на Л я к и н а.) Протек кто-то.
Л я к и н. Копец. (Смотрит у себя, вскакивает.) Ё-ё! И у меня… (Трогает пальцем пятна.)
П а н к р а т о в. Не отскоблишь. Въелись за стоко лет. Ядрены…
Б у д е т е, немедленно изучив свое сиденье, складывает газету и стелет ее под себя. Потом достает из пакета книгу и принимается ее читать. К у з н е ц о в, слегка пошевелившись, продолжает делать дремотный вид. Л я к и н осторожно садится на самый край стула.
П а н к р а т о в. Скока же здесь мушшин перебывало… Как, все равно, перед казнью.
Молчание. П а н к р а т о в ненадолго затихает, потом вдруг сильно хлопает себя по коленям.
П а н к р а т о в. Нет, что ни говори, а самое страшное в жизни — смерть!
Л я к и н и К у з н е ц о в (почти хором). Дед, твою мать!
Б у д е т е. В сущности, боятся смерти не следует. Никакой смерти вообще нет.
К у з н е ц о в. Тьфу!
П а н к р а т о в. Это как это — «нет»? Как это «нет», когда — р-раз! И ку-ку.
Б у д е т е. Никакого «ку-ку». Человек, когда умер, этого сам осознать никак не может. Правильно? А то, что не осознаваемо, то не существует.
Л я к и н. К, роче, когда, по ходу, сознавать-то уже нечем.
К у з н е ц о в. Чер-рт…
Б у д е т е. Называется — субъективный идеализм. Философское течение.
В коридоре появляется дед-ветеран с палкой и многочисленными наградами. При его появлении К у з н е ц о в как-то странно настораживается, даже привстает с места, но, вглядевшись, быстро успокаивается. Дед еле-еле передвигается, его под руку поддерживает М е д с е с т р а с весьма выдающимися формами. Оба направляются к двери кабинета. Провожая их глазами, П а н к р а т о в развивает мысль, засунув ладони себе под ляжки.
П а н к р а т о в. Не знаю… Я стольких за свою жись перезахоронил, что на роту наберется. Смерти нет… Вот, к примеру, мой сосед — Вяземский, Александр Петрович. Да неделя тому всего! Жил хорошо. Богато. Был он, вроде как… по снабжению. Утром на кухню пошел, чайку попить. И упал. Рухнул, можно сказать. Жена — в крик! Скорая, то, сё. Не откачали. Главное — ни с того, ни с сего. Пошел на кухню, а попал в вечность.
Л я к и н. Вн, запная смерть как бы.
К у з н е ц о в. У вас что? Тем других нет? Для беседы?
Б у д е т е. И вечности никакой нет. Смерть — это и вечность, и мгновение одновременно. Умерший уже не может осознать эти категории. Значит, он не умер. Вечность стала секундой. И наоборот.
П а н к р а т о в. Выходит, если не помер, значит — живой. Так получается?
Б у д е т е (проводит пальцем по книжной строчке). Смотрите-ка, прямо по теме: «Я не был мертв, и жив я не был тоже». (Поясняет.) Данте. Божественная комедия.
К у з н е ц о в (впервые взглянув на Б у д е т е с интересом). Все-таки здесь надо определиться. Здесь, насколько я помню, просто фигура речи. Софизм у вас выскочил, уважаемый. (Б у д е т е пожимает плечами.)
Л я к и н (осторожно). Диалектика, ёптыть…
Молчание.
П а н к р а т о в. Если не живой и не мертвый, то… как? А какой тада?
К у з н е ц о в. Черт! Черт!
П а н к р а т о в. Да ладно — «черт»… (Отворачивается.) Слова им не скажи…
Л я к и н. Выпить бы, дедушка.
П а н к р а т о в (оживившись). А есть?
Дверь кабинета открывается, высовывается М е д с е с т р а.
М е д с е с т р а. Будете?
В с е (хором). А как же!
М е д с е с т р а выходит в коридор.
М е д с е с т р а (довольно). Бугаи.
Б у д е т е. Это я. (Встает.) Будете, Арнольд. Это я.
М е д с е с т р а. Так вы будете Будете?
Л я к и н. Мы тоже будем-будем!
М е д с е с т р а. Почему на ПСА6 не сдал?
Б у д е т е. Сдал. Просили передать. Я забыл. Вот. (Протягивает бумажку.)
М е д с е с т р а. Кузнецов есть?
К у з н е ц о в. Здесь. (Встает.)