— Папа на послеобеденной прогулке, — сказала она. — Я пойду позову его.
— Я сейчас вернусь, — тоже заторопилась куда-то Чеденг.
— Пойдемте за дом, — предложил Андре Мансано. — Там прохладнее.
Холл, отделявший спальню и библиотеку от столовой и кухни, выходил на большую каменную веранду («асотеа», — улыбнулся Андре), возвышавшуюся над плавательным бассейном и садом. Они облокотились на балюстраду, чтобы вдохнуть прохладу, исходившую от ясного голубого сияния бассейна.
— Вы плаваете? — спросил Андре. — Энди плавает отлично. В его возрасте он запросто обгоняет меня и ныряет дальше.
— Ты называешь своего деда Энди?
— По-разному: дедом, лоло, абуэлито[32], Энди. Мы с ним большие друзья. А в баскетбол вы играете?
— Ты-то наверняка играешь, пари готов держать. Ты прямо создан для этого — высокий, рост у тебя для семнадцати лет дай боже.
— Точно, играю, но вообще-то моя страсть — футбол. Я ведь учусь в Ла Саль[33], а там в футбол гоняют целыми днями.
— Странно, что ты учишься не в Атенео, где когда-то учились твой отец и дед.
— Сначала я там и учился, в начальных классах, но потом перешел в Ла Саль. А каким был папа в детстве?
— Настоящим церковным служкой.
— Вот и он так говорит. Смешно ведь, правда? Теперь он бывает в церкви только на крестинах да на свадьбах — как крестный или посаженый отец. Джек, вы верите в бога?
— Пожалуй, да, хотя, когда был моложе, у меня было более четкое представление об этом.
— А со мной тоже так будет? Я тоже начну сомневаться на этот счет?
— Но Андре, у тебя ведь и сейчас есть какие-то сомнения, вопросы, затруднения?
— Да, но только в одном — как показать, что я верующий. Это ведь всегда было проблемой, разве нет? Вспомните людей, которые жили на столбах, — столпников. Они делали так потому, что думали о душе, а нам сейчас это кажется глупым. В прошлом году, например, я очень беспокоился, потому что моя вера начала сводиться только к посещению церкви. Я ведь поэтому и перешел жить к отцу, что люди, его окружающие, считают, что жить надо для своего отечества и народа.
— А я думал, ты ушел от матери потому, что вы поссорились из-за Нениты Куген.
— Вот-вот, именно. Как можно ходить в церковь и в тоже время мучить таких, как Ненита Куген? Люди, если они веруют в бога, должны были бы оберегать бедную девочку.
— А может, людей надо было оберегать от Нениты Куген?
— Ну что вы! От такого безобидного существа, как она? Да вы и сами не верите в то, что говорите. Просто она была чужой здесь. Ей хотелось одного — быть такой, как мы. Но она то нравилась людям, потому что была белой, то не нравилась как раз по той же причине. Так или иначе, но она казалась слишком странной, не такой, как мы. А бедняжка просто старалась усвоить то, что нам казалось естественным, чтобы быть естественной с нами. И что получилось? Да то, что люди начали думать, будто она шпионит за ними, чтобы выставить их на осмеяние, хотя на самом деле бедная девочка всего лишь пыталась понять, кто же мы такие, чем мы живем.
— Но ведь не тем, что влюбляемся в гангстеров, Андре?
— А, вы о маме? Знаете, почему я обиделся на нее? Потому что мама никак не могла понять, что имела в виду Ненита. На самом деле Ненита хотела сказать: гангстеры вызывают во мне дрожь, и в вас тоже, так что мы почти одинаковы. Это было объяснение в любви. А мама восприняла его как оскорбление. Никто и не говорил, что у нее что-то было с этими гангстерами. Конечно, нет. Всякий, кто верит в бога, мог бы понять, что бедная Ненита просто протягивала руку дружбы.
— С чего бы? Ведь твоя мама и так хорошо относилась к ней с самого начала.
— Мама просто была любезна с трудным ребенком своей старой подруги. Вот Ненита и чувствовала: ей постоянно надо доказывать, что она и сама по себе заслуживает внимания и любви. Но ведь это значит быть строже к себе, чем сам господь бог. Если бы бог любил только тех, кто достоин любви, я бы не хотел быть в числе этих достойных. В общем, мама ни с того ни с сего напустилась на Нениту, а девочка всего лишь пыталась показать, что она заслуживает любви, потому что ничем от нас не отличается.