Тотчас же, не теряя времени, он быстро собрался в дорогу и, преодолев много препятствий, встретившихся ему в девственном лесу, достиг, наконец, ближайшего большого города. Тут он смыл темную краску, которая делала его похожим на индейца, купил у старика платье и отправился дальше. Денег у него было достаточно. Апачи незадолго до своей смерти напали на одну богатую ферму, и Батьяни захватил кассу фермера в то время, как краснокожие дьяволы избивали и скальпировали жену хозяина и его трех детей. Батьяни добрался до Нью-Йорка и там сел на парусное судно, отходящее в Европу. План его был скоро составлен. Он хотел направиться прямо в Нассау и там, посредством упорного вымогательства, выудить у герцога все, что ему было нужно. У него в руках было прекрасное средство сделать герцога Нассауского сговорчивым. О, он был убежден, что этот монарх, хотя в первую минуту и вскипит яростью, но в конце концов согласится на все, чего бы он от него ни потребовал.
Однажды в теплый летний вечер герцог Нассауский, хорошо пообедав и потому находясь в отличном расположении духа, предпринял прогулку в парк. В этих вечерних прогулках он не позволял никому сопровождать себя и любил предаваться в одиночестве своим размышлениям. На этот раз, едва герцог успел сделать несколько шагов в парке, как из-за большой акации вышел человек, прилично одетый, лицо которого было ему очень хорошо знакомо, но он не мог припомнить, кто бы это был. Этот человек встал поперек дороги с такой наглостью и самоуверенностью, что герцог невольно попятился назад. Угрожающая осанка этой личности озадачила герцога, и, как все высокопоставленные лица, он испугался покушения.
— Разве герцог Нассауский не узнает меня больше? — заговорил незнакомец вызывающим голосом. — Мне кажется, я не так уж сильно изменился с тех пор, как неблагодарность и близорукость герцога Нассауского повергли меня в такое жалкое положение и нищету?
— Батьяни?! — воскликнул пораженный герцог. — Граф Сандор Батьяни!..
— Да, это я, — насмешливо крикнул цыган. — Его Светлость, по крайней мере, хоть немножко запомнил мое имя; надеюсь, что он скоро опять привыкнет к нему.
Герцога Карла нельзя было ни в коем случае назвать трусом. Он обладал недюжинной силой, и нападающему на него справиться с ним было бы не так легко. Гордо и надменно выпрямившись, он сказал:
— Несчастный, как смеете вы показываться мне на глаза? Разве вы не знаете, что вас преследуют мои судебные власти? Вам грозит казнь, если вас поймают. Посему я забываю, что видел вас сегодня: я буду думать, что меня ввело в заблуждение просто сходство. Уходите и не показывайтесь мне больше на глаза.
Но Батьяни стоял спокойно на месте, нахально скрестив руки на груди.
— Уходить… — протяжно повторил он, — я не имею ни малейшего желания. — Напротив, я позволю себе остаться и составить общество для Его Светлости, как в былое доброе, незабвенное для меня время.
Герцог теперь был уверен, что Батьяни, вследствие постигших его несчастий, сошел с ума. Но прежде чем он успел высказать эту догадку, Батьяни уже вынул бумагу и с торжеством показывал герцогу.
— Узнаешь ты это, герцог Нассауский? Знаешь ли ты, кто подписал эту бумагу, которую я держу в руке?
Герцог Карл побледнел. Он увидел в руке Батьяни предательский контракт, по которому он продал Америке пятьсот человек своих подданных. О, как глубоко он раскаивался в том, что подписал свое имя под этим роковым документом. Он содрогнулся при мысли, что содержание этой сделки станет известно его царственным собратьям и всему остальному свету. До сих пор он делал вид, будто он ничего не знает о поступлении его подданных в американские войска, как будто это было сделано ими совершенно добровольно. И вдруг этот документ, свидетельство его позора, оказывается в руках человека, которого он преследовал как преступника. У герцога закружилась голова. Он должен был прислониться к акации, чтобы не упасть.
— Мы с этим покончили, герцог Карл Нассауский, — заговорил Батьяни. — Самые лучшие дела те, на переговоры о которых не уходит много времени. Ты подписал этот позорный контракт; ты продал своих собственных подданных, ты получил задаток, который американцы переслали тебе через некоего мистера Смита из Филадельфии, при всем том ты хочешь, чтобы твоя торговая сделка осталась неизвестной? Ну так знай же, я сам лично был этим мистером Смитом из Филадельфии. Я преднамеренно склонил тебя к этой торговой сделке на живой товар. «Колумбус» потонул, но я спасся и вот теперь явился, чтобы свести счеты с тобой, мудрый, милостивый, справедливый герцог.
Наглая насмешка, звучавшая в последних словах Батьяни, вывела из себя герцога, но он хорошо понимал свое бессилие перед этим дьяволом в человеческом образе.
— Эта бумага, которую я держу в руке, — продолжал Батьяни торжествующим голосом, — есть только копия твоего договора; подлинный контракт находится в другом месте. Он будет обнародован или по первому моему знаку, или в случае моей смерти. Ты видишь, герцог Нассауский, что я со всех сторон обеспечил себя. Я ведь хорошо знаю герцогов, чтобы понимать, как с ними нужно быть осторожным в делах. Они наобещают многое, но воспользуются первым случаем, чтобы изменить своим обязательствам.
Охотно бросился бы герцог на нахала и тут же на месте наказал бы его. Он был настолько сильней Батьяни, что успех в этой схватке был бы ему гарантирован. Но негодяй боролся с ним не физически, он пускал в дело шантаж, которого герцог не имел основания опасаться. Герцог Карл Нассауский был умен. Он сразу увидел, что с этим человеком он должен торговаться, чтобы достигнуть какой-нибудь цели.
— Пусть будет так, граф Батьяни, — сказал он, — я вижу, что мне ничего не остается, как откупиться от вас. Назовите мне сумму, за какую вы согласны продать подписанный мною документ, если она будет не слишком велика, то вы получите ее. Графу Батьяни ведь только деньги и нужны.
— Ошибаетесь, герцог, — возразил Батьяни, дерзость которого дошла до того, что он ни разу не назвал герцогу полагающегося ему титула, — вы ошибаетесь, и даже в двух пунктах. Во-первых, документ этот не подлежит продаже. Он будет в моих руках, пока я жив, и только после моей смерти будет доставлен вам или вашим наследникам. Причем клянусь вам, герцог Нассауский, эта бумага и все ее позорное содержание будет немедленно обнародовано, если вы не согласитесь исполнить условия, которые я сейчас предложу.
— Ну так назовите ваши условия! — сердито воскликнул герцог. — Но не задерживайте меня дольше: я хочу продолжить мою прогулку.
— О, у меня время есть, — насмешливо ответил ему цыган, — но, быть может. Ваша Светлость предпочтет, чтобы я сопровождал ее на прогулке. В былое время мы часто вместе гуляли в парке, часто вместе пользовались удовольствиями, пока вы не открыли, что граф Батьяни не достоин этого.
— Я имел на то основания и доказательства.
— Об этом мы не будем спорить, — проговорил венгр, пожимая плечами. — Вы поддались внушениям моих врагов, но вы должны признать, что я был для вас верным другом, хорошим советником и покорным слугой, — я подчеркиваю это, — во всех ваших делах, вы понимаете меня?
Герцог крепко стиснул зубы и изменился в лице. На самом деле эти услуги, на которые намекал Батьяни, не были особенно целомудренными и касались главным образом женщин.
— Идите за мной, — сказал герцог цыгану. Он не хотел оставаться с негодяем на этом месте. Дворец был слишком близко, и кто-нибудь из слуг мог увидеть их. Батьяни с насмешливым поклоном последовал за герцогом.
— Вы ошиблись еще и в том, герцог, — заговорил Батьяни, — что думали удовлетворить меня деньгами. Деньги, если они представляют серьезную сумму, конечно, вещь хорошая, я ими не пренебрегаю, но в моем деле одних денег мне мало. Посредством усердия и самопожертвования я составил себе высокое положение при вашем дворе. Народ в Нассау называл меня фаворитом герцога Карла. Я был, как Ваша Светлость, вероятно, помнит, майором, имел звание камергера и принадлежал к немногим лицам, имеющим свободный вход в герцогские покои. Моя грудь была украшена орденами, я занимал выгодные должности. Одним словом. Ваша Светлость оказывал мне милости при каждом удобном случае. Если Ваша Светлость не желает, чтобы этот документ был напечатан по прошествии трех дней в самых распространенных в Европе газетах, то Ваша Светлость будет настолько милостив, что вернет мне все мои титулы, чины, должности, одним словом, вернет мне прежнее положение.