— Эх, жил смешно и умер грешно, — сказал Федя. — Ведь это он тогда с лопатой по кладбищу пробирался.
— Чудак-человек был, — добавил снисходительно Аджин.
— Не говорите так, — отозвался Василид, — если бы не он тогда, мне бы здесь лежать.
Федя уже пожалел о своих словах.
— Ладно, не огорчайся. Пойдем, посидим где-нибудь, подумаем, что дальше делать.
— Я рисованием займусь, — оживился Василид. — Сначала, как все, буду в школу ходить, а потом в Тифлис поеду живописи учиться — там художественное училище скоро откроют.
— Это хорошо, — ответил Федя. — Но сейчас я не об этом…
Друзья подошли к краю обрыва, откуда открывался вид на город и море. Сели в густой тени кипарисов. От их нагретой хвои шел едва уловимый дурманящий запах. Весенние краски побережья таяли в дымке предвечернего часа. Из города не доносилось ни звука. Феде становилось не по себе среди этой мирной, успокоительной тишины. Короткая буйная весна отцветала, наступало долгое-долгое лето. «Чем же занять его?» — думал Федя. И бес, толкавший его к приключениям, снова просыпался в душе.
— Живопись живописью, — сказал он, продолжая прерванный разговор, — а надо о ближайшем будущем подумать. Ты хорошо ныряешь? — спросил он вдруг Василида.
— Я и плавать-то не умею, — сообщил тот.
— А мы с Аджином научим.
— Это зачем?
Но Федя лишь многозначительно посвистел сквозь зубы. Друзья не торопили, зная, что не в его характере останавливаться на полпути.
— Вы слышали, что раньше на месте Нового Света было? — спросил наконец Федя.
Друзья молчали.
— Я тут кое-что почитал в библиотеке. В прежние века здесь город стоял, забыл только, как назывался. Большой город, богатый, со всем тогдашним миром торговал…
— Ну и что? — нетерпеливо спросил Аджин.
— А то, что в те времена недалеко от берега много кораблей затонуло. А один — полный золота: он войску наемников жалованье вез. Смекаете? Если его найдем…
— Так его, небось уже давно нашли, — сказал Василид.
— А вот и нет! В то время берег на добрую сотню метров ближе к горам подступал — глубоко было. А потом забыли.
— Так уж и забыли… — возразил Василид.
— А как же! Две тысячи лет прошло! — Федя поочередно глянул на друзей. — Ну как, поищем?
Те переглянулись между собой. Аджин поерошил волосы.
— Надо попробовать, — сказал он и блаженно рассмеялся.
— А ты? — спросил Федя Василида.
— Я — как все.
— Вот и хорошо! Завтра же и начнем.
С этой минуты море, полное дивных тайн, уже притягивало их к себе. То ли солнце, клонившееся к закату, отражалось в нем, то ли песчаная отмель проглядывала сквозь лазурь, но только и впрямь казалось, что вода недалеко от берега отсвечивает золотом.
Несколько слов о книге, которую вы прочитали
Итак, перевернута последняя страница повести, которую, убежден, вы прочитали с большим интересом. Убежден, во-первых, потому, что она относится к приключенческой литературе, для которой характерны занимательный сюжет, напряженное действие, острые ситуации, не оставляющие равнодушными даже самых искушенных читателей. А во-вторых, потому, что и сам я с не меньшим интересом следил за похождениями ее юных героев и испытывал чувство облегчения, когда им удавалось преодолевать преграды на пути разгадки тайны пещеры Рыжего монаха.
События, о которых рассказывается в книге, относятся к временам, уже ставшим достоянием истории. Истории героической, связанной с рождением первого в мире социалистического государства. Эта история для нас всегда останется священной. Она хранит память о тех, кто посвятил жизнь великому делу освобождения народов от векового гнета об их правой борьбе с белогвардейцами и интервентами, стремившимися вернуть то, что было завоевано трудящимися в дни Октября.
В стане контрреволюции оказалась и значительная часть духовенства. Глава Русской православной церкви, патриарх Тихон, предал церковному проклятию — анафеме Советскую власть. Он призвал верующих на борьбу с Советами за восстановление старых порядков.
Это нетрудно понять. Ведь в царской России православная церковь занимала господствующее положение. Испокон веков она стояла на страже устоев самодержавия, верой и правдой служила эксплуататорским классам, именем бога освящала несправедливый общественный строй. За это ей предоставлялись особые права и привилегии. При поддержке царской власти православная церковь сама превратилась в крупнейшего помещика и капиталиста. Она обладала огромными богатствами.