Тем не менее в тот миг моими действиями руководил не разум и четкий расчет, а инстинкт самосохранения.
Так вот, ударом ноги я отшвырнул к стене Крошева, выводя его из зоны обстрела, а сам, вскинув револьвер, выпалил в коротышку, но не попал. Пуля лишь сбила кепку с плешивой головы. Тут из глубины дома, из темного проема двери ударил пулемет. Он, словно фигурки из бумаги, смел двух экспроприаторов, поднимавшихся по лестнице на веранду, и задел рыжеусого, который, зажимая рану в руке, повалился на пол. По нам тоже стреляли. Я увидел, как дернулся Крошев, когда пара пуль пробила его грудь.
Плешивый коротышка, стреляя с обеих рук, скатился вниз по лестнице. Во дворе тоже пару раз выстрелили, потом на ступеньках появился Грищенков:
— Как тут у вас?
Я кивнул, а потом, заметив краем глаза движение, выбросил вперед руку и выстрелил. Выстрел отбросил рыжеусого к стене. Он замер, выронив из рук револьвер, — кровавый ручеек протянулся из правого уголка его рта.
— Вижу, все в порядке, — протянул Грищенков.
— Крошев мертв.
— Что ж… Это как на войне, всегда есть потери.
Интересно, а если бы эта пуля досталась мне, меня бы тоже списали как «потери». Хотя вряд ли. Только я знал дорогу к сокровищам, поэтому убивать меня не было никакого смысла.
Из темноты выступил Гуггенхайм:
— Где коротышка?
Грищенков пожал плечами:
— Смылся. Только далеко ему не уйти. Коня у него нет, а тут со всех сторон пустыня. Даже если идти пешком, то придет куда-либо он лишь к утру.
— А золото?
— Две подводы, груженные слитками. Вельский их пока посторожит. Что ж, — Грищенков выудил из кармана штанов небольшую стальную фляжку, свинтил крышку, — за успешное начало нашего предприятия, — отхлебнув, он потом протянул фляжку мне.
Коньяк показался мне безвкусным, словно вода. А может, всему виной адреналин в крови? Меня все еще трясло.
— А вы, Григорий Арсеньевич, не промах. К тому же теперь я перед вами в долгу, — и Грищенков кивнул в сторону мертвого рыжеусого. — Ну, ничего, сочтемся. Наша жизнь полна опасностей, так что за возвратом долга дело не станет.
— Что дальше?
— В дорогу, господа. Да, и не забудьте прихватить труп Крошева. Не нужно оставлять лишних следов.
— Но мы хотели… — попытался возразить я.
— Совершенно верно. Однако мы должны поспешить. И, как вы, Григорий Арсеньевич, должны помнить, мы найдем подводы с золотом случайно, совершенно случайно. А если шпики обнаружат тело господина Крошева, они, чего доброго, и на нас могут выйти. В здешних краях не так-то много людей, которые с оружием в руках могут… — Впрочем, что они могут, он так и не договорил, потому что на пороге неожиданно появился здоровенный детина в белом мундире, портупее и синих штанах с красными лампасами. Полицейский! Вот только его нам не хватало. И откуда он только взялся?
Остановившись на пороге, он с удивлением обвел взглядом нас, замерших, словно в немой сцене гоголевского «Ревизора», а потом глаза его округлились, и, поняв, что не в то время попал не в то место, он попятился, медленно потянувшись к кобуре.
— Что тут происхо… — Вот только договорить он не успел. Грищенков выстрелил. Красный цветок расцвел на белоснежном мундире. Полицейский качнулся назад, взмахнул руками, словно стараясь удержать равновесие, и рухнул во тьму.
— Вы что, сдурели! — бросился я к Грищенкову, но тот лишь отмахнулся от меня как от назойливой мухи. Он стоял, напряженно вглядываясь в ночную тьму.
— Фараоны по одному ночью не ездят. У него должен быть напарник. И он, скорее всего, сейчас пулей летит в город, чтобы доложить о непотребствах, которые тут творятся.
— Какой напарник! — взвился я. — Вы только что пристрелили служителя закона, одного из тех, кто давал присягу царю-батюшке…
— … и царице-матушке, — фыркнул Грищенков. — Не дурите, Григорий Арсеньевич, а то я в вас сильно разочаруюсь… Прочь излишнюю сентиментальность… А теперь дубль два — грузите Крошева на одну из подвод, нам нужно как можно быстрее убираться отсюда. Иначе придется воевать с регулярными войсками. А вы, Григорий, — он вновь повернулся в мою сторону, — не робейте. Деньги требуют жертв. Вперед… вперед…