Это «Предупреждение» немного смутило брата Френсиса, но он надеялся избежать опасности, вовсе не прикасаясь к двери. С таинственными изобретениями древних лучше было не шутить — это могли подтвердить своим последним вздохом многие незадачливые любители покопаться в развалинах.
Брат Френсис заметил, что обломки, пролежавшие несколько веков под землей, были темнее по цвету и грубее на ощупь, чем те, которые жарились на солнце и обдувались песчаными ветрами до сегодняшнего дня. При взгляде на камни было понятно, что «Внутренний люк» засыпан не сегодня — обвал произошел очень давно, даже раньше, чем построили монастырь Лейбовица.
Если в «герметичной среде» и таилась Радиация, то демон этот не открывал «внутреннего люка» со времен Огненного Потопа, еще до Опрощения. И если Радиация находилась за железной дверью так долго, то не было оснований, сказал себе Френсис, бояться, что она выскочит оттуда до Христова Воскресения.
Факел начал гаснуть. Френсис нашел отбитую ножку от стула и зажег ее от слабеющего пламени; потом собрал обломки разбитой мебели и соорудил из них основательный костер, не переставая размышлять, что могут означать эти древние слова — «радиационное убежище».
Врат Френсис прекрасно понимал, что его владение древним английским еще далеко от совершенства. Его самым слабым местом всегда было то, как в этом языке соотносятся определение и определяемое. И в латинском, как в большинстве простых местных наречий, и даже в английском словосочетание «молодой раб» было равно по значению словосочетанию «раб-юноша». Но на этом сходство кончалось. Послушник наконец усвоил, что «домашняя кошка» вовсе не означает «дом для кошки». Но что подразумевалось под словами «радиационное убежище» — «убежище для радиации»?
Брат Френсис потряс головой. В «Предупреждении» на «внутреннем люке» упоминалось о воде, пище и воздухе; а они, конечно же, не были самыми необходимыми вещами для демонов преисподней. Временами послушнику казалось, что древний английский сложнее, чем введение в ангелологию или даже теологические исчисления святого Лесли.
Он разложил костер на склоне каменной осыпи, откуда пламя ярко освещало все закоулки помещения. Потом юноша пошел посмотреть, не осталось ли чего-нибудь, не засыпанного обломками. Развалины наверху совершенно обезличились благодаря стараниям целых поколений мародеров; а к этим подземным руинам, казалось, не притрагивалась ни одна рука, кроме зловещей длани некоего безликого бедствия. Чудилось, что здесь остановилось время. В темном углу на камнях лежал череп, в его оскале оставался золотой зуб — бесспорное доказательство, что сюда не вторгались бродяги. Золотой резец мерцал в отсветах пламени.
Врат Френсис не раз наталкивался в пустыне возле какого-нибудь высохшего русла на небольшую кучку человеческих костей, тщательно обглоданных и выбеленных на солнце. Он не был особенно брезглив — ну кости и кости. Поэтому не испугался, когда заметил в углу череп. Но мерцание золота в этом оскале неумолимо притягивало его взгляд, когда юноша взламывал дверцы (запертые или заклиненные) ржавых шкафов и вытаскивал ящики (тоже заклиненные) из покореженного металлического стола. Этот стол мог оказаться бесценной находкой, если бы в нем обнаружились документы или одна-две книги, уцелевшие после гневных костров Эпохи Опрощения. Пока Френсис старался открыть ящики, костер почти потух; юноше почудилось, что череп начал светиться своим собственным сиянием. Подобное явление не было чем-то из ряда вон выходящим, но в этом мрачном подземелье оно действовало на нервы. Френсис бросил в костер побольше щепок и снова стал терзать ящики стола, стараясь не обращать внимания на скалящийся череп. Все еще слегка опасаясь подкрадывающейся в темноте Радиации, послушник уже достаточно пришел в себя от первого испуга, чтобы сообразить: это подземелье, а в особенности стол и шкафы, могли быть полны сокровищами той эпохи, о которой большая часть человечества постаралась забыть.