Но с нашим ребенком все было иначе. Развитие Виктории было достойно самого серьезного изучения. Оказалось, что я совершенно заворожен первыми же издаваемыми ребенком звуками и ее самыми неуклюжими движениями. Даже тягостная процедура смены пеленок могла вызывать самые приятные чувства, когда моя девочка – мой ребенок! – размахивала пухленькими ручками и смотрела на меня с таким выражением, которое я принимал за изъявление любви и оценки по достоинству того, что ее отец – печатающийся поэт – снисходит ради нее до таких мирских забот. Когда в возрасте семи недель однажды утром она одарила нас первой улыбкой, я тут же позвонил Эйбу Бронштейну, чтобы поделиться столь замечательной новостью. Эйб, привычка которого не вставать раньше половины одиннадцатого утра была известна не меньше, чем его чутье на хорошую прозу, поздравил меня и мягко заметил, что я звоню ему в 5:45.
Теперь, когда Виктории исполнилось уже семь месяцев, стало еще более очевидно, что ребенок она одаренный. Уже с месяц, как она научилась играть в «козу», а за несколько недель до того освоила прятки. В шесть с половиной месяцев она уже начала ползать – верный признак высокого интеллекта, хоть Амрита и утверждала обратное, – и меня совершенно не волновало то, что при попытках ползти вперед Виктория почему-то неизменно двигалась в обратном направлении. С каждым днем все отчетливее проявлялись ее лингвистические способности, и хоть мне никак не удавалось выделить из потока звуков «папа» или «мама» (даже когда я прокручивал запись на вдвое меньшей скорости), Амрита уверяла меня с еле заметной улыбкой, что она уже слышала от дочери целые русские и немецкие слова, а однажды – даже целую фразу на хинди. А между тем я каждый вечер читал Виктории вслух, перемежая «Сказки матушки Гусыни» Уордсвортом, Китсом и тщательно отобранными отрывками из «Кантос» Паунда. Явное предпочтение она оказывала Паунду.
– Не пойти ли нам спать? – спросила Амрита. – Завтра надо встать пораньше.
Что-то в голосе Амриты привлекло мое внимание. Иногда она говорила «Не пойти ли нам спать?», а иногда – Не пойти ли нам спать? На этот раз прозвучал второй вариант.
Я отнес Викторию в кроватку и с минуту постоял рядом, наблюдая, как она лежит на животике под легким одеяльцем в окружении мягких игрушек, положив голову на подушечку. Лунный свет падал на нее, как благословение.
Потом я спустился, запер двери, выключил свет и вернулся наверх, где Амрита уже ждала меня в постели.
Позже, в заключительные мгновения нашей близости, я повернулся, чтобы заглянуть ей в лицо, как бы пытаясь отыскать там ответ на невысказанные вопросы, но на луну набежала туча, и все скрылось во внезапно наступившей темноте.
Глава 3
В полночь этот город – Диснейленд.
В Калькутту мы прилетели в полночь, зайдя на посадку с юга, со стороны Бенгальского залива.
– Бог ты мой, – прошептал я, и Амрита перегнулась со своего места, чтобы выглянуть из иллюминатора.
По совету ее родителей мы долетели до Бомбея на «БОАК», чтобы пройти таможню там. Все шло отлично, но внутренний рейс «Эйр Индия» до Калькутты был отложен на три часа по техническим причинам. В конце концов нам разрешили подняться на борт, чтобы еще час проторчать рядом с терминалом, в то время как в салоне не работало ни освещение, ни кондиционер, потому что были отсоединены внешние источники питания. Какой-то бизнесмен, сидевший впереди, заметил, что рейс Бомбей – Калькутта задерживается каждый день на протяжении трех недель из-за конфликта между пилотом и бортинженером.
Уже в воздухе мы отклонились от маршрута далеко на юг из-за сильной грозы. Почти весь вечер Виктория была беспокойной, но сейчас она спала на руках у матери.
– Бог ты мой, – снова произнес я. Внизу раскинулись 250 квадратных миль территории Калькутты – море огней после полной темноты верхушек облаков и Бенгальского залива. Во многие города мне приходилось прилетать по ночам, но ничего подобного я еще не видел. Здесь не было привычных правильных рядов электрических огней: Калькутта в полночь светилась бесчисленными фонарями, открытым огнем и странным неярким сиянием, напоминающим фосфоресцирующие грибы, исходившим из тысяч невидимых источников. Вместо упорядоченной городской планировки из пересекающихся прямых линий – с улицами, шоссе, автостоянками – мириады огней Калькутты имели разбросанный, хаотический вид перемешанного в беспорядочную кучу созвездия, разорванного лишь темным изгибом реки. Мне представилось, что именно такими – горящими – во время войны выглядели Лондон или Берлин в глазах потрясенных экипажей бомбардировщиков.