— Э-э, да я чуть не забыла. Несколько дней тому назад я хотела попросить у мамы денег, но потом раздумала: у нас теперь дела не блестящи. Однако сегодня мне удалось раздобыть пятнадцать долларов. Хоть это и мало, но все-таки кое на что хватит. Линь, купи себе что нужно. — Сяо-янь положила на стол деньги.
— Очень кстати, — ответила Дао-цзин. — Мне действительно нужны деньги, чтобы поменять это тряпье.
— Разве это не лучшее доказательство, что Линь Дао-цзин изменилась? — засмеялась Сяо-янь. — Что, я не права? Она никогда ни от кого не брала деньги. «Не поклонилась бы и за пять мер риса». А сейчас ради нашего дела готова гнуть спину даже «за горстку риса».
— Да, она сильно изменилась, — улыбнулся Дай Юй.
Однако в его улыбке Дао-цзин уловила фальшь.
— Да перестаньте вы ерунду городить! Я только что вырвалась на свободу, а ваши рассуждения, пожалуй, вновь загонят меня в тюрьму! — отрезала не на шутку рассерженная Дао-цзин.
Сяо-янь с глубоким изумлением смотрела на нее.
Глава восемнадцатая
На следующий вечер, когда Ван Сяо-янь и Дай Юй пошли на прогулку, Дао-цзин переоделась и отправилась на встречу с Цзян Хуа. Не успела она переступить порог скромного дома, как он поднялся ей навстречу. Он был аккуратно одет и гладко выбрит. Белая рубашка и брюки делали его даже щеголеватым.
— Ты в курсе событий? В тюрьму, наверное, новости доходили плохо? — прямо, без околичностей спросил он Дао-цзин.
— Да, я знаю очень мало. Расскажи мне. Для меня теперь все это гораздо ближе, чем раньше. — Дао-цзин пришел на память инцидент в Динсяне, и она, мельком взглянув на Цзян Хуа, не смогла удержаться от улыбки.
— Много новостей не пропускает гоминдановская цензура: о положении в советских районах, об указаниях ЦК и сообщениях Коминтерна мы обычно можем узнать только из газет, издающихся в Советском Союзе или за границей.
— В Париже, например, выходит очень хорошая газета «Цзюго шибао»[115]. Она печатает много полезного. Ты не читала ее?
— Читала. Но всего лишь несколько номеров. Цзян, расскажи мне о последних новостях.
Цзян Хуа задумался.
— В результате японской агрессии и гоминдановского предательства в Китае складывается очень сложная обстановка. В мае 1935 года японская Квантунская армия выдвинула перед командующим Бэйпинским военным советом Хэ Ин-цинем наглые требования. Для этого японцы нашли новый предлог: якобы китайские власти помогли Добровольческой партизанской армии Северо-Востока «вторгнуться» в демилитаризованные районы, что является нарушением «соглашения в Тангу». Правительство покорно согласилось удовлетворить все выдвинутые требования и подписало новое соглашение, по которому отдало японцам весь Северный Китай. Японцы потребовали вывода китайских войск из провинции Хэбэй. Правительственные войска тут же получили приказ направиться на юг для того, чтобы блокировать Красную Армию, двигающуюся на север для отпора интервентам. Японцы потребовали выделить Тяньцзинь из состава провинции Хэбэй, и провинциальное китайское правительство тут же переехало в Баодин. Японцам, естественно, хотелось запретить печатные издания, выступающие за отпор Японии и за спасение родины, и многие прогрессивные газеты и журналы прекратили свое существование. В журнале «Синьшэн», например, была опубликована статья «Пустослов-император». Японцы объявили это покушением на «величие» японского императора, и главный редактор журнала тотчас угодил в тюрьму. По требованию японцев в Китае было введено воспитание в духе покорности и смирения, и Чан Кай-ши занялся сожжением книг и искоренением «вольнодумства». Последовала новая волна массовых арестов и казней патриотически настроенной молодежи, профессоров, работников печати. Дело дошло до того, что в соглашении предусматривался немедленный роспуск гоминдановских партийных организаций: Бэйпинского горкома и Хэбэйского провинциального комитета. И теперь эти организации угодливо переводятся на ют. Прослывший «смелым» на казни коммунистов Цзян Сяо-сянь, оказавшись лицом к лицу с интервентами, первым постыдно обежал. Гоминдановская политика отказа от сопротивления сыграла на руку таким предателям, как Хуан Фу, Ян Юн-тай, Ван Цзи-тан и Чжан Цюнь, которые во весь голос начали распинаться о каком-то китайско-японском «сближении», «сотрудничестве», «экономическом процветании», создании «Великой Азии» и тому подобном. Теперь, когда захвачен Северо-Восток, Северный Китай находится под непосредственной угрозой. Терпению народа пришел конец. По всей стране звучит призыв к вооруженной борьбе с агрессорами. Красная Армия перебазируется на север, чтобы дать отпор японским захватчикам. Ее ведет товарищ Мао Цзэ-дун. Она уже несколько месяцев совершает свой Великий поход[116], прошла через провинции Цзянси, Хунань, Гуйчжоу, Гуанси и сейчас вступила в Сычуань. Многочисленные гоминдановские армии преследуют ее, пытаясь окружить и уничтожить, однако из этой затеи ничего не получается. В провинции Гуйчжоу Красная Армия создала свой опорный пункт в городе Цзуньи, а когда разгромила сычуаньскую группу гоминдановских войск под Сунканем[117], то чунцинские богачи поспешили перевести свои деньги в Шанхай. Революционная ситуация нарастает…
116
Великий поход китайской Красной Армии (1934–1935 гг.) с юга на север страны, во время которого Красная Армия, прорвавшись сквозь гоминдановское окружение, прошла 25 тысяч ли (около 12 500 километров) и вышла на север провинции Шэньси, с тем чтобы дать отпор японским захватчикам.