Геракл задумался.
– Что сказали жрецы? Ни один троянец не может поднять руку на чудовище?
Глаза царя блеснули.
– Именно так, мой господин.
– И твои жрецы не станут возражать, если на чудовище поднимет руку ахеец, верно?
– Логично предположить, что так и будет.
Геракл взглянул на Тесея и сказал:
– Я убил много львов, в том числе немейского, чья шкура висит у меня на плечах.
Отец разрыдался:
– О, Геракл, избавь нас от этого проклятия! Если ты сделаешь это, мы все будем у тебя в долгу. Я говорю не только за себя, но и за свой народ. Мы потеряли уже тридцать шесть наших дочерей.
Меня охватило приятное предчувствие, и я стал ждать, что будет дальше. Геракл дураком не был и не стал бы предлагать убить льва, посланца богов, без выгоды для себя.
– Царь Лаомедонт, – сказал ахеец, повысив голос, чтобы головы пирующих повернулись в его сторону, – предлагаю тебе сделку. Я убью твоего льва в обмен на пару коней, жеребца и кобылу.
Что отцу оставалось делать? Предложение было сделано прилюдно, он был ловко загнан в угол, и ему оставалось только согласиться на запрошенную цену или открыто признать себя бессердечным себялюбцем перед целым двором – близкими и дальними родственниками. И он кивнул, искусно изображая радость.
– Если ты убьешь льва, Геракл, я дам тебе то, о чем ты просишь.
– Быть посему.
Геракл был очень спокоен, сидел с широко открытыми глазами, уставившись перед собой невидящим взглядом, не мигая и не замечая ничего вокруг. Потом он вздохнул, собрался с мыслями и заговорил, но не с царем, а с Тесеем.
– Мы пойдем завтра, Тесей. Мой отец[4] говорит – лев придет в полдень.
Похоже, даже ахейцы, сидевшие за столом, испытали благоговейный страх.
С тяжелыми золотыми цепями на нежных запястьях, со щиколотками в золотых кандалах, в пышных одеждах, со свежезавитыми волосами и подкрашенными глазами, шесть дев ожидали жрецов перед храмом Посейдона, воздвигателя стен. Гесиона, моя сводная сестра, стояла среди них, спокойная и безропотная, и только дрожащий уголок нежного рта выдавал ее страх. Воздух полнился стенаниями и воплями родственников, лязгом тяжелых оков и прерывистым дыханием шести охваченных ужасом дев. Я остановился только для того, чтобы поцеловать Гесиону, и тут же ушел прочь. Она ничего не знала о том, на что решился Геракл, чтобы ее спасти.
Я не открылся ей, ибо тогда не верил, что нам удастся так легко избавиться от проклятия; и даже если Геракл убьет льва, Посейдон, повелитель морей, нашлет взамен еще худшую кару. Но мои опасения развеялись, пока я спешил от храма к маленькой двери позади внутренней крепости, где Геракл собрал свой отряд. Только двух помощников выбрал он для охоты: убеленного сединами Тесея и юного Теламона. Задержавшись на минуту, он перекинулся словом с Пирифоем, царем лапифов, – я слышал, как он наказывал ему привести всех в полдень к Скейским воротам и ждать его там. Было видно, что он спешит, – ахейцы направлялись в земли амазонок, чтобы украсть пояс их царицы Ипполиты до того, как наступит зима.
После того удивительного транса в тронном зале накануне вечером никто не подвергал сомнению убежденность Геракла в том, что лев придет сегодня; хотя, если бы он действительно пришел сегодня, это стало бы его самым ранним переходом на юг. Но Геракл знал. Он был сыном Зевса, владыки всего сущего.
У меня было четверо родных братьев младше меня: Титон, Клитий, Ламп и Гикетаон. Мы все сопровождали Геракла вместе со свитой отца и прибыли на равнину раньше жрецов с девами. Геракл обошел пастбище вдоль и поперек, исследуя местность, потом вернулся к нам и выбрал место для засады; Теламон был вооружен боевым луком, Тесей – копьем. Оружием Геракла была огромная палица.
Пока мы карабкались на вершину холма, подальше от львиного носа и глаз, отец остался стоять на тропе, ожидая жрецов, как всегда в первый день жертвоприношения. Иногда несчастным юным созданиям приходилось ждать в золотых цепях много дней; постелью им служила голая земля, а компанией – младшие жрецы, которые, дрожа от страха, приносили им пищу.
Солнце было уже высоко, когда показалась процессия, начавшаяся у храма Посейдона, воздвигателя стен: жрецы толкали перед собой рыдающих дев, сопровождая ритуальный напев приглушенным боем в крохотные барабаны. Они прибили цепи к скобам в земле в тени вяза и удалились настолько поспешно, насколько позволяло им жреческое достоинство. Отец быстро присоединился к нам, и мы расположились в высокой траве под защитой холма.