Выскакиваю из комнаты – только бы не натворить непоправимых глупостей! Только бы не поддаться черному призраку, который алчет утащить меня к себе на дно. Не успеваю добежать до середины коридора, как вдруг – стук во входную дверь. Странно. Я не слышала звука подъезжавшей машины.
Дома, кроме нас с Хани, никого нет. Мама не велит открывать незнакомым, когда она на работе. Но, выглянув в окно прихожей, вижу перед трейлером грузовичок Фрэнка. Меня сразу захлестывает шквал противоречивых эмоций: тут и злость, и тревога, и досада, и раздражение, но и – под спудом всего перечисленного – застарелое чувство дружбы к этому человеку. Честный, надежный, открытый, прекрасно знакомый Фрэнк. В общем, набираю побольше воздуха в легкие и отворяю.
Высокий дядька – чтобы встретиться с ним взглядом, приходится по-журавлиному вытягивать шею. Улыбается, хоть и угрюмо. Я, отступив, пропускаю его внутрь. Хани, отбросив детскую раскраску, вскакивает на ножки и с визгом:
– Дядя Фрэнк! – прижимается к здоровенным ногам.
Он наклоняется и поднимает ее к груди.
Малышка крепко обвивает ручками мускулистую шею.
– Привет, голубушка, – мурлычет Фрэнк ей в макушку.
Комок тревоги где-то внутри живота у меня потихоньку растворяется.
– Мама дома?
– На работе. Ей приходится теперь брать дополнительные смены из-за… – Не знаю, как окончить фразу без упоминания о Джиме.
Фрэнк кивает и на секунду крепко зажмуривается. Потом аккуратно ставит Хани на пол и садится за кухонный стол. Племянница, как собачка, спешит за ним и проворно забирается на колени. Видно, тоскует по своему папе сильнее, чем мне казалось.
– Я заехал извиниться. – Гость трет лицо большой ладонью. В свете лампы поблескивает обручальное кольцо. Он опускает на него глаза и вздыхает. – Нельзя было так себя вести… тогда, на похоронах. Во мне клокотала обида, и я искал, на кого ее излить. – Фрэнк смотрит на меня в упор. – В общем, прошу прощения. Передашь маме?
– Передам, – говорю, забираясь на соседний высокий стул.
– Как вы тут?
Пожимаю плечами.
– Хани все еще растеряна немного. Не понимает, что произошло. Грустит. И маме приходится нелегко. Но мы справляемся.
– Если что-то от меня понадобится – абсолютно все, что угодно, – сразу же звоните, ладно? – Он опять приобнимает Хани, та утыкается ему в живот.
– Ладно. – Чувствую, как мое ожесточение к нему проходит. – Спасибо.
Может, Фрэнк и правда сожалеет о сказанном в запале маме? А может, – даже и о том, как поспешил обвинить Джесса в гибели Джима?
– Очень бы не хотелось, чтобы от моего поведения на прощании с братом осталось впечатление, будто я от вас отказался и вы мне не родня. – Он тщательно подбирает слова.
Теперь моя очередь задать вопрос:
– Значит, ты больше не считаешь Джесса…
Фрэнк решительно качает головой.
– Считаю. Я знаю, это он. Но твоя мама не заслужила от меня такого. Тем более на похоронах. На ней нет никакой вины.
– Но почему ты так уверен, что «это он»? – ощетиниваюсь я.
Однако Фрэнк моего пыла даже не замечает. Просто рассеянно водит пальцами по Ханиным волосам.
– Между ними была заложена бомба замедленного действия. С самого начала. Взрыв не мог не грянуть. Я ждал этого на работе каждый день, Шейди.
Стискиваю зубы.
– А я не верю, что мой брат способен на такое.
– Я так же думал о Джиме в свое время. Что он на плохое не способен, – тихо отвечает Фрэнк. – Думал о нем лучше. Пока мой брат не начал пить и куролесить. И показывать свое истинное лицо так часто, что мне пришлось смириться. Осознать, с кем имею дело.
– Джим не делал ничего особенно ужасного. – Не знаю почему, но ощущаю какой-то зуд за него заступиться. Именно сейчас.
Фрэнк отвечает грустной улыбкой.
– Ты многого не знаешь, Шейди. Ты слишком юная, невинная и светлая душа, чтоб чуять и половину гадости, таящейся в сердцах у мужчин.
– Джима, конечно, я знала хуже, чем ты, но вот Джесса лучше. Он невиновен. И рано или поздно это откроется. Правда выйдет на свет.
Новый вздох.
– Везет некоторым с сестрами. Но скоро ты сама увидишь…
В животе словно сжимается пружина.
– Как?! Появились какие-то новости? Что-нибудь еще случилось? Ты что-то узнал? – Я подаюсь вперед на стуле и до боли стискиваю кулаки.
– Тебе о таком слушать ни к чему.
– Не суди, а просто рассказывай!
Фрэнк ссаживает Хани с колен.
– Ну-ка, малыш, пойди, нарисуй мне что-нибудь хорошенькое на память. – И когда она отходит достаточно далеко, чтобы не слышать нас, Фрэнк склоняется ко мне. Гнев и горечь никуда не делись из его глаз, они пылают ярко и яростно, но теперь к ним добавляется нечто новое – сожаление и… душевное сопереживание, наверное. – В тот день там работал человек из энергетической компании. Ремонтировал провода. Он подъезжал к площадке как раз в тот момент, когда Джесс выбежал из недостроенного дома. А потом в этом доме нашли Джима. Сегодня утром этот мужик сам явился в полицию.