Внезапно вспоминаю, как Кеннет осматривал собственные руки тогда, на Малом Роднике, – словно чужие, принадлежащие кому-то постороннему, но тут же прогоняю непрошеные мысли. Просто сыновняя скорбь, это естественно… А может, следователи все-таки знают и уже все проверили насчет него – в конце концов, мне никто ничего не обязан докладывать.
– Попроси его мне позвонить, ладно? – бросаю я через плечо и направляюсь на урок.
С появлением еще одного загадочного свидетеля, о котором упоминал Фрэнк, мне любая подмога – на вес золота.
Глава 17
Теперь, когда свою поддержку недвусмысленно выразил Седар, мне стало чуть менее тяжко, но Сара!.. Сару я тоже хочу вернуть, хотя бы просто как друга и напарника по группе. Мне так нужно почувствовать себя не одной теперь, когда я непрерывно переживаю за Джесса, и из-за Черного Человека, который стал меня преследовать не только во сне, но и днем… Мне требуется поддержка живых людей из плоти и крови.
На уроке американской истории я попыталась извиниться перед Сарой, но та даже не посмотрела в мою сторону. Что ж, не виню ее. В самом деле: сначала я ей угрожаю уйти из группы к Седару и Роуз, потом при ней с Седаром целуюсь, потом призываю в дом призрак ее матери… И даже не в том беда, что призываю, а в том, что вынуждаю ее на людях, на глазах у кучи народа, показать свою уязвимость, беззащитность, ранимость. Такое простить трудно, а забыть, наверное, невозможно. Вероятно, теперь Сара уже больше никогда не высунется из-за своих плотных оборонительных стен.
Перед моим внутренним взором все еще стоит ее потрясенное лицо. И на нем – выражение полной беззащитности.
Я так давно ждала от нее проявления хоть каких-то сильных чувств, и вот она их проявила – лишь к моей горечи. Ведь это из-за меня у нее появилось такое выражение. Это я заставила ее страдать. Меньше всего на свете хотела – но заставила.
Все то важное, что зарождалось между нами, все ростки сердечных отношений, пусть пробивавшиеся медленно и робко, но такие упоительные, овеянные особым ароматом, все подрублено разом, словно стебель сахарного тростника – ударом мачете. Упав однажды, он уже не поднимется. Нет, тут все кончено и решено, придется начинать нечто новое. Ну, по крайней мере, пытаться.
Сказано – сделано: дождавшись мамы с работы, беру ее машину и еду к Саре. Фургончик моей подруги припаркован на своем месте – рядом с отцовским. Сарин отец, его зовут Том, в промасленной рабочей одежде, открывает мне дверь. Видно, не успел переодеться, вернувшись из маленькой авторемонтной мастерской, которой владеет. Беда проносится у него между ног и принимается бегать кругами, лаять, подпрыгивать, облизывать меня всюду, куда умудряется дотянуться. Я присаживаюсь на корточки – хочу обнять собаку, но она так разошлась, что мощным ударом лап в плечи толкает меня на спину.
Том хватает ее за ошейник и загоняет в дом. Кивком приглашает войти и меня.
– Сара у себя. Вы договаривались о встрече?
– Нет. – Меня вдруг охватывает нервозность. Интересно, она ему все рассказала?
– Она уже несколько дней в каком-то ужасно угнетенном состоянии. Не знаешь, что случилось? – Том прищуривается.
– Это из-за меня. На меня… дуется. Мы в ссоре.
– Ясно. Тогда иди мирись.
– Слушаюсь, сэр.
У двери Сариной комнаты набираю воздуха в легкие и тихонько стучу.
– Открыто!
Поворачиваю ручку. Сердце готово выпрыгнуть из груди.
Подруга валяется на кровати с учебником математики и тетрадью.
– Привет.
Она быстро поднимает голову, но заговаривает не сразу.
– Я думала, это папа.
– Он меня впустил, – говорю, просто чтобы заполнить неловкую паузу, но Сара молча утыкается в книгу и даже не думает делать вид, будто рада мне.
Закрываю за собой дверь и сползаю по ней на пол – сажусь, упираюсь затылком в прохладное дерево и стараюсь смотреть куда угодно, только не на портрет Сариной мамы в рамке на прикроватной тумбочке. А думать – о чем угодно, только не об огромном облегчении на ее бесплотном лице, появившемся, когда я… отпустила ее. Позволила уйти.
– Прости меня.
– За что? – Сара по-прежнему на меня не глядит. Челка падает на глаза так низко, что мимики не разберешь.
– За все. За твою маму, за… Седара.
Она плотно сжимает губы. Уж лучше бы, наоборот, разомкнула пошире, накричала на меня… Показала бы: у нее есть ко мне хоть какие-то чувства, пусть и негативные.