Услышав слова джинна, Ицхак воскликнул:
— О диво божье! А я-то пришёл освободить тебя только теперь! Избавь меня от смерти — господь избавит тебя. Не губи меня.
— Твоя смерть неизбежна, пожелай же, какой смертью тебе умереть, — сказал джинн.
И когда Ицхак убедился в этом, он снова обратился к джинну и сказал:
— Помилуй меня в награду за то, что я тебя освободил.
— Но я ведь и убиваю тебя только потому, что ты меня освободил! — воскликнул джинн.
И еврей спросил джинна:
— Моя смерть неизбежна?
И джинн отвечал:
— Да.
Тогда Ицхак сказал:
— Знай, о неблагодарнейший из джиннов, что на мне лежит долг, и у меня есть жена и дети, и чужие залоги. Позволь мне отправиться домой, я последний раз увижусь с родными и отдам долг каждому, кому следует, и возвращусь к тебе к концу месяца. Я обещаю тебе, что вернусь назад, и ты сделаешь со мной, что захочешь.
И джинн заручился его клятвой и отпустил его.
Ицхак вернулся в Ахдад и покончил все свои дела, увиделся с женой и детьми, но не стал им ничего рассказывать, а, напротив, сказал, что едет по делам в соседний город.
К концу месяца, как и обещал, Ицхак оставил дом и отправился на встречу с джинном.
Сарочка же, увидев, что муж не взял с собой товаров, заподозрила того в том, что он тайком посещает другую женщину и решила проследить. Переодевшись, сев на мула, она отправилась вслед за мужем.
Приехав в условленное место, Ицхак сел на берегу и принялся грустить и лить слезы, оплакивая свою судьбу.
И вот налетел из пустыни огромный крутящийся столб пыли, и когда пыль рассеялась, перед Ицхаком предстал джинн, и в руках у него был обнаженный меч.
— Вставай! — сказал он Ицхаку, — воистину, сегодня счастливый для тебя день, ибо суждено тебе предстать на нашем празднике перед королем гулей.
— Слушаю и повинуюсь, — ответил Ицхак, — я засвидетельствую ему свое почтение.
— Да, и после этого мы тебя съедим, — сказал джинн и подхватил купца на руки, и закружился с ним в столбе пыли.
Сарочка же, которая наблюдала за всем издалека, увидев, как муж исчезает, вместе с джинном, кинулась и себе в столб пыли, так, что он подхватил и ее и унес в страну джиннов.
Едва пыль рассеялась, Ицхак увидел дворец, что стоял посреди моря, а к нему вели мостки шириной в двадцать локтей. Вокруг дворца шли окна, выходившие на море.
— Вот, это дворец царя гулей, — сказал джинн.
И они вошли в него, и встретили их молодые девы одна прекраснее другой. И невольно взгляд Ицхака задерживался на их волосах, что были чернее ночи, на их грудях, что были подобны колышущимся холмам, на их бедрах, что были подобны набитым подушкам. Но, вспомнив о причине своего пребывания здесь, Ицхак заплакал, так что стали не милы ему волосы — ночь, груди — холмы, бедра — подушки.
И джинн привел его в центральную залу. И пол в ней был выстлан разноцветным мрамором, а потолок был покрыт разными прекраснейшими маслами и разрисован золотом и лазурью. Посередине залы, на огромном золотом троне восседал главный джинн. И голова его была, как сундук, а плечи, словно горы, а руки, как два дерева. И вокруг него было множество джиннов, и каждый следующий страшнее предыдущего, да так, что у Ицхака высохли слезы, и сердце ушло в пятки, а душа подошла к носу, готовая вот-вот покинуть тело.
— Ты привел его! — воскликнул царь гулей, и стены задрожали от его крика. — Клянусь Сакром, тем, кто обманул самого Сулеймана и сорок дней правил вместо него, славный сегодня будет обед!
— Попался, старый хрыч! — крик, не тише предыдущего потряс стены дворца гулей. Все присутствующие, в том числе и Ицхак, который забыл, как дышать, обернулись на крик. В дверях, уперев руки в объемные бока, стояла Сарочка. — Что же это получается, люди добрые, этот ко… горный муфлон, заимел себе джинна, так нет, чтобы чего-то путного загадать — жене там подарок — так он решил пожелать дворец, подальше от семьи и девок с сиськами до пупа!
— Сарочка… — едва живой выдавил Ицхак.