— Ради этих чудесных костюмов стоило немного потерпеть.
— Что? — Занимаясь самоистязанием, я не мог понять, о чём она; мне не было никакого дела до костюмов.
— Вы злитесь на меня? — в лоб спросила Сильвия. Она была не в том возрасте, чтобы ходить вокруг да около. Сильвия ценила своё и чужое время.
— Нет, — удивлённо уставился на неё я, потом оглянулся и только после этого понял, что мы едем в машине. Кевин выглядел очень напряжённым за рулем. В салоне витала недосказанность.
— Господин Готье, с вами всё в порядке?
— Да, в полном.
— Уверены? Может, нам заехать к мистеру Дону в больницу?
— Нет, всё хорошо, — замотал головой я, но Сильвия продолжала с подозрением на меня смотреть. — Что?
— Ничего. — Она посмотрела в сторону, затем снова на меня. — Просто вы в магазине три раза переодевались в одну и ту же рубашку и даже не заметили этого.
Отец был дома. Все были дома, кроме мамы. Прошло два года, а я всё ещё надеялся, что она приедет вместе с отцом с вокзала или из аэропорта. Габриэлла носилась по дому с новыми игрушками. На кухне вовсю орудовали Кэтрин и Фанни. В воздухе витал чудесный запах абрикосового пирога. Сильвия попросила Лору отнести фирменные пакеты в мою комнату, а сама направилась в кабинет, чтобы поприветствовать хозяина дома. Мне следовало поступить так же, но я хотел поскорее принять душ, словно это хоть немного помогло бы мне очистить голову от дурных мыслей и воспоминаний.
Освежившись и переодевшись в домашнюю одежду, я постучал в дверь. Я мог зайти и раньше, но, подходя к кабинету, у самой двери услышал голос Гедеона. Кажется, он уже успел всё обсудить с отцом и покидал его. В такой напряжённый день мне не хотелось усугублять положение и попадаться Гедеону на глаза до ужина (просто там у меня уже не будет альтернатив, кроме как делить с ним стол). Я отпрянул от двери и пронёсся по коридору. Когда Гедеон скрылся на лестнице, я выбрался из своего укрытия.
— Присаживайся, — недовольно произнёс отец. — Гедеон мне доложил о том, что случилось. Нужно ещё раз извиниться перед Оскаром. Не знаю, как вас троих угораздило отправиться на запретные земли, но Гедеон будет наказан по всей строгости.
Я хотел было открыть рот и выкрикнуть резонное «ЧТО?», но вовремя прикусил язык. Не знаю, что там наплёл Гедеон, но если он врёт отцу, то обязан был и меня ввести в курс дела, точнее, в нашу лживую версию произошедшего. Я ещё мог понять насчет извинений Оскару, так как Гедеон неслабо отпинал его на нашем дворе. Но я не понимал, почему виноватым оказался брат. Разве не Оскар по своей инициативе отвёз меня в клуб, да ещё и бросил там? Я ничего не понимал.
— Как ты в моё отсутствие? Есть какие-нибудь новости? — участливо спросил отец, что делал крайне редко.
Да вот на запретных землях побывал, в клубе там, таблетки в сок подбросили, я словил неплохие, но дешёвые, по мнению Скэриэла, галлюцинации, он, кстати, сказал, что может достать покруче. Ещё узнал, где живет Скэр и что он курит. Поругался с братом, он меня до истерики довёл. Оскар хотел меня подставить. Да в принципе всё.
— Да вроде никаких, — неуверенно улыбнулся я.
— Ясно. — Отец улыбнулся мне в ответ (нет, тут дело нечисто, он удачно съездил в командировку, вот и сияет теперь, как медный таз) и проговорил: — В твоей комнате подарок. Иди сходи — посмотри.
Отец редко дарил мне или Гедеону подарки, в отличие от Габриэллы. На Рождество он просто отстёгивал нам по круглой сумме, чтобы мы сами выбрали что-то по душе. Я любил отца и чувствовал его любовь на подсознательном уровне. Он редко в открытую показывал свои чувства ко мне, но я понимал, что у него такой характер. Возможно, он просто стеснялся показать любовь сыновьям.
Я вошёл в свою комнату и замер. На столе возвышалась широкая и высокая птичья клетка в старинном стиле с медными завитками. И тут я увидел жёлтый пернатый комочек, который при виде меня торопливо перелетел с жёрдочки на жёрдочку.
Канарейка.
Мама очень любила рыб и канареек. Не собак и не кошек, хотя от них она тоже умилялась, как другие. Когда ей ещё было не так плохо, как в последние месяцы болезни, мы могли вместе сидеть в гостиной и беседовать. По большей части говорила она, а я был очень хорошим слушателем. Она говорила о том, что хочет поскорее выздороветь и завести канарейку. Птица будет притягивать внимание своим ярким оперением и петь для нас. Ей нравилось представлять, что в гостиной стоит клетка, которую мы сможем иногда открывать, и канарейка будет вылетать в комнату размять крылья, а потом сидеть где-нибудь на шкафу и петь нам серенады. Солнечная певунья.
— И как бы ты её назвала? — спросил я как-то.
— Я не знаю, — вдруг загрустила она, — жить в клетке сложно. Со всех сторон их сковывают прутья. Но позволь ей вылететь, и она будет радоваться и любить тебя ещё больше. Я бы назвала канарейку Лианом.
— Это от Киллиана?
Она посмотрела на меня долгим грустным взглядом и кивнула. Я подумал, что за этим именем прячется что-то очень печальное. На её глаза навернулись внезапные слезы. Я поспешил за салфетками.
— Спасибо, — поблагодарила она, когда я протянул ей парочку. — Прости. В последнее время я чересчур эмоционально ко всему отношусь.
Через полгода её не стало. Конечно, я назвал канарейку Лианом и даже не стал уточнять, какого птица пола.
После семейного ужина я поднялся к себе в комнату. За столом спиной ко мне сидел Скэриэл и рассматривал птицу в клетке. Та забилась на самую высокую жёрдочку, словно это могло спасти её от темноволосого незнакомца.
— Она классная, только почему-то не поёт, — тихо произнёс Лоу, когда повернулся ко мне. Сегодня он был одет в чёрную водолазку с длинным горлом и тёмные потёртые джинсы.
— Папа её сегодня привёз, наверное, стресс, вот и не поёт. Ей надо дать время, чтобы свыкнуться.
— И как зовут нашего мистера птичку? — спросил Лоу, поворачиваясь обратно к клетке.
Я сел на кровать с ногами. До моего прихода Скэриэл сидел в темноте, и я тоже не стал включать свет.
— Его зовут Лиан, — ответил я, уставившись на канарейку. — Мама так хотела.
— Понятно, — протянул последний слог Скэр. — Твой отец дома? Что-нибудь сказал про Оскара?
— Гедеон ему соврал, но я не знаю зачем. — Я пожал плечами, но Лоу на меня не смотрел. Он наблюдал за птицей.
— Что именно он сказал?
— Без понятия. Останешься сегодня?
— Нет. Эдвард приезжает ночью. Я занёс тебе Тургенева.
На улице стемнело, и включились фонари. Свет из окна падал на клетку и на Скэриэла. Тень от медных прутьев отражались на его лице, словно он был за решеткой. Мне не понравилось это видение; я улёгся на кровать и прикрыл глаза. На часах было около девяти. Сегодня мы задержались с ужином.
— И как тебе?
— Тебе не кажется, что жизнь крестьян в восемнадцатом веке похожа на жизнь низших в нашей стране сейчас? — Голос Скэриэла прозвучал буднично, но я понимал, что Лоу долго думал над этим.
— Да, я согласен.
— Вы проходили историю России в лицее? — Скэриэл повернулся в мою сторону.
— Не углублённо. Но у нас любят русскую литературу.
— Александр II отменил крепостное право, освободил крестьян…
— И был убит ими, — закончил я.
— Да. Он поступил тупо, — тихонько рассмеялся Лоу.
— Ты так считаешь? Он ведь освободил… — Я чуть было не сказал «низших».
— А что толку от такого освобождения? Миллион необразованных безработных людей получили свободу. Они сразу начали отмечать это дело. Пили, гуляли, тратили последние накопленные деньги. Страна в хаосе. Повсюду пьянь и разборки. Это напоминает мне Китай под опиумом. Никто ничего не может сделать, потому что девяносто процентов населения в опьянении. — Скэриэл говорил горячо и взволнованно. — Вот он и поплатился своей жизнью.
— Россия всегда на несколько веков отставала от других стран. В Англии ещё в шестнадцатом веке произошла буржуазная революция. Во Франции в восемнадцатом веке.