— Твой дом? В документах указано, что он принадлежит Эдварду, — недоверчиво продолжил я.
— Ой, не тупи. — Скэриэл посмотрел на меня, как на умалишенного. Он заёрзал на месте, усаживаясь удобнее: одну ногу вытянул на соседний стул, вторую прижал к груди. — Я несовершенолетний. Конечно, по документам он принадлежит не мне.
— И что мне, блядь, делать там? Наводить порядок, готовить ужин и ждать тебя с работы? — огрызнулся я в ответ.
— Ха, если бы ты всё это умел. — Он повеселел от моей шутки. — Наймёшь людей, человек пять, не больше. Лучше бери полукровок. На первом этаже устроишь центр помощи, например, каждый вторник и пятницу, или сам выбери дни, мне не принципиально, будешь кормить детей и подростков с улицы. Горячие обеды и ужины. Готовить будут полукровки, а то своей стряпнёй ты отравишь полрайона. Чистокровные, конечно, будут тебе благодарны. — Он оскалился при упоминании первого сословия. — Деньги передам через Эдварда. Он тоже будет проверять тебя.
— Зачем всё это? — Я знал, что Скэриэл не изверг, но и меценатом его язык не поворачивался назвать. Он во всём искал выгоду, думал на пять ходов вперёд, но я не понимал, какую цель он преследует. Сейчас всё это выглядело просто бессмысленной тратой денег, времени и сил. Конечно, отказать ему я не мог. Он кормил меня, дал крышу над головой и помог с документами, и теперь я был у него в долгу.
— Мне нужна будет поддержка низших и полукровок. Пропагандировать с детства легче всего. Мы их накормим, объясним, как устроен мир, разрешим войти в наши ряды, и они сами не успеют опомниться, как уже будут верить мне, — моментально отозвался Скэриэл.
— Ты готовишь собственную армию? — Я хотел пошутить, но Скэриэл хитро мне улыбнулся и промолчал, словно я попал в точку.
Он театрально поднял руку и, размахивая в такт, громко запел:
Идем, сыны страны Родная!
День славы взрезывает мрак.
На нас поднялась тирания,
Взнесён окровавленный стяг.
Затянувшись, он продолжил.
Allons enfants de la Patrie,
Le jour de gloire est arrivé!
— Французская песня. Слышал что-нибудь о якобинцах? — внезапно начал он, уставившись на меня с интересом.
— Нет, — честно ответил я. «Якобинцы» звучало как название экзотической породы собак.
— Полезно будет почитать про французскую революцию, — бросил он, потеряв ко мне всякий интерес. Меня это задело.
Я знал Скэриэла с семи лет, когда моя мама спилась, и мне пришлось переехать в интернат. Ему тогда было около пяти, и он почти ни с кем не дружил, не играл и постоянно молчал.
Скэриэл жил в этом интернате с рождения. Мне рассказывали, что его нашли младенцем на городской свалке. Собака сторожа услышала плач среди гор мусора. Таких историй у нас была масса. Непутёвые мамаши вечно бросали своих детей в запретных землях после того, как рожали. Еще пуповина не обсохла, а ребёнка уже можно было найти под ближайшим кустом. Денег на ребёнка, как и на контрацептивы, ни у кого не было.
Никто уже не помнил, как Скэриэл получил своё имя. Быть может, его так назвала нянечка, которая первой взяла младенца на руки. Фамилии брошенным младенцам в интернате не давали до выпуска, поэтому я удивился, когда он показал свои новые документы, где было указано, что теперь он — Лоу, мало того и ещё заделался полукровкой.
С рождения он был низшим, как и я!
Но удивительнее всего было то, что у него водились деньги. Не просто деньги, а большие суммы, которые мне только могли сниться.
Он подделал свои документы, купил дом в центре, сдружился с чистокровным, а теперь вот решил открыть центр пропаганды, но для чего, я так и не понял.
— Хорошо. — Я затушил сигарету в пепельнице и произнёс после недолгой паузы: — а что с Ноэлем делать?
Ноэль Джонс был на год старше Скэриэла и постоянно доставал его в интернате. Ходил за ним по пятам, толкал, бил, обзывался, воровал его еду и вещи. Ноэль был ходячей катастрофой для Лоу. Скэриэл постоянно ходил с синяками по всему телу. Я не знаю, что произошло с этими двумя потом, потому что сбежал из интерната, когда мне было двенадцать лет. В этом возрасте у нас многие сбегали. Сказывался переходный возраст.
Знал бы я, что на улице совсем не весело, что мне придётся воровать еду, заниматься кражами, побираться и просить милостыню, остался бы в интернате. Всё же это лучше, чем мёрзнуть на улице. Зимы в запретных землях беспощадны. Многие мои уличные друзья замерзали по ночам, когда не спасал ни огонь, ни два или три слоя одежды. Утром они уже не просыпались.
— Тебе какая разница? — Скэриэл настороженно посмотрел на меня. Любой разговор о Ноэле Джонсе сбивал с него всю спесь. Возможно, Ноэль был его больной темой, о которой он предпочитал ни с кем не говорить.
— Просто любопытно.
— Любопытство сгубило кошку.
Я промолчал.
Ноэль жил в маленькой деревне на юге страны. До него нужно ехать не меньше суток. Всё, что я знал, это то, что за Ноэлем был постоянный уход на деньги Скэриэла. Ноэль абсолютно ничего не умел. Его развитие было на уровне шестилетки, когда ему шёл пятнадцатый год.
Когда он меня увидел, обрадовался, начал пританцовывать и протягивал руки для объятий. Я был в ужасе. Что с ним случилось, и как это произошло, конечно, никто там не знал. Скэриэл агрессивно давал понять, что не намерен прояснять что-либо, связанное с Ноэлем. Но я готов поклясться, что, когда видел его в последний раз в интернете, ему было одиннадцать, и он ничем не отличался от других.
Скэриэл яростно следил за условиями его проживания: менял ему дома, если соседские дети начинали обижать; менял сиделок, стоило Ноэлю только заикнуться об этом; каждую неделю отправлял в деревню то Эдварда, то меня, чтобы передать деньги. Но сам Скэриэл так ни разу за всё это время не съездил навестить Ноэля. Он как будто боялся увидеть его в таком состоянии.
Ноэль постоянно говорил о Скэриэле, спрашивал, когда он приедет или когда позвонит, словно Лоу был его отцом или потерянным братом. «Скэриэл то, Скэриэл сё». Я слышал эти разговоры Ноэля целыми днями, пока находился у него. Какой Скэриэл хороший, а когда он приедет? Завтра? Послезавтра? Позвонит сегодня? Да, конечно. Мне было тошно, словно я вру наивному ребёнку.
Ещё мне не нравился чистокровный, с которым сдружился Скэриэл. Я не мог взять в толк, о чём вообще можно разговаривать с чистокровными. Они, помешанные на себе и своих эгоистичных запросах, воспринимали таких как я или Скэриэла как грязь на подошве.
Раньше я подрабатывал в «Глубокой яме» и обворовывал пьяных чистокровных. Меня не раз ловили охранники, и вход в клуб мне был закрыт. Но Скэриэла там знали многие, поэтому он замолвил за меня словечко, и меня снова начали впускать.
Лоу постоянно был в доме этого чистокровного, ел там, ночевал. Порой я не видел его неделями. Всё это время я слонялся здесь или на запретных землях без дела, ожидая, когда снова понадоблюсь ему.
Недавно Скэриэл умудрился привезти чистокровного домой. Он был в отключке, поэтому нам пришлось вдвоём затаскивать его на второй этаж. Мне не понравилось, что Скэриэл уложил его в свою кровать.
В ту ночь Эдвард ночевал в доме у Ноэля, и мне пришлось прятаться в его комнате. Скэриэл строго-настрого запретил показываться на глаза чистокровному.
— Готи, подними руки. — Скэриэл разговаривал с чистокровным как с ребенком. Тот был под кайфом и безропотно слушался Лоу. Он был светлым и тонким. Даже его кожа была мягкая на ощупь, а руки нежные и ухоженные, как у девушек. Руки, которым никогда не приходилось встречаться с тяжёлым трудом. Тогда я впервые задумался над этой разницей между нами, даже в таких мелочах: мои руки были в мозолях с грязными ногтями.
— Зачем ты его раздеваешь? — шёпотом спросил я, поддерживая чистокровного, пока Скэриэл осторожно расстёгивал его рубашку.
— Он не любит спать в одежде.
Какая, блять, к чёрту разница, как он любит спать?!
Скэриэл увидел на моём лице недовольство, раздражённо выдохнул и произнёс:
— Выйди.
— Но… — растерялся я.