Из всех живых существ кошки — самые счастливые, а моему коту так просто нельзя не позавидовать. Вот он дремлет, греясь на солнышке, в самом покойном кресле, лапы у него поджаты, хвост загнут крючком, и кажется он забавно простодушным. Но это впечатление обманчиво, он совсем не глуп, хотя, конечно, Гектором его тоже не назовешь. В дни своей кошачьей юности он не рвался на волю, как это свойственно пылким представителям его неукротимой породы, а обосновался у меня, рассчитывая, что я возьму на себя роль провидения, и хотя он ничем ни разу не проявил благодарности, ни разу не удостоил меня признательным мяуканьем, я с тех пор служу ему верой и правдой. Сейчас он наслаждается полной свободой. Всех диких животных, будь то птица, зверь или рыба, подстерегают опасности, изобретенные коварным человеком, — ружья, капканы, сети, не говоря уже о более трагических бедствиях — о бурях и наводнениях; их домашних собратьев — свиней, овец, коров — заботливо растят на убой. Но кошкам ничего подобного не грозит, ни одно другое существо не пользуется такой неприкосновенностью, безопасностью и таким неограниченным суверенитетом, как мой рыжий разбойник. Он сам себе господин. Ничто не может удержать его дома, если ему нужно уйти, и ничто не заставит его уйти, если он расположен оставаться дома. Поскольку он не обременяет себя заботами о пропитании, обязанность обеспечивать его едой, питьем и всевозможными удобствами целиком лежит на мне. Мое единственное преимущество перед ним состоит в том, что я в десять раз старше его и имею некоторое представление о земном притяжении, Гладстоне и эмансипации католиков. Единственное преимущество! А какой мне в этом толк? Что касается всего прочего… взять хотя бы сферу кошачьих страстей: в этом отношении (видит бог!) он пользуется полной свободой, однако довелось ли кому-нибудь наблюдать, чтобы, ухаживая, он был деликатен или прибегал к нежным уговорам? И в то время как ему обязаны своим появлением на свет бесчисленные котята, наводняющие нашу округу, он расточает свои милости, нимало не заботясь о приличиях и не чувствуя никакой ответственности.
Однако чего ради я все время болтаю о своем коте? Неужели жизнь и в самом деле стала мне в тягость? Да нет же, разумеется, нет, жизнь нисколько не тяготит меня, все это вздор. А может быть, это я надоел жизни? Или просто надоел сам себе? Еще бы, ведь теперь меня не обременяют никакие заботы, а когда-то, и не так давно, их, смею вас заверить, было великое множество. И представьте себе, они как-то воодушевляли меня и словно придавали мне бодрости. Мне нравилось, да, да, положительно нравилось, теперь я это понимаю, когда на меня грозили обрушиться неприятности, когда приходилось напрягать волю, собираться с силами, решаться на что-то, когда нужно было пробивать себе дорогу, — в этом я находил самого себя.