— Ну да, — в голосе Дины звучала ласковая насмешка. — Вот он сразу и закрывал глаза.
— Только не перед женщиной.
— Да, тут ничего не скажешь… с женщинами он был хорош.
— Я бы могла рассказать тебе кое-что, ушам своим не поверишь, — еле слышно сказала Роза.
— Ты? Но… да нет. Вот я бы могла рассказать тебе такое, что тебе и во сне не снилось. Мы с Руфусом! Мы… ах, боже мой… ну…
— Красивый он был.
— Картинка, — горячо поддержала Дина. — Черный как смоль и храбрый — прямо лев. Я была замужем без малого десять лет, когда он впервые появился в наших краях. У меня уже трое детей было. Всякий раз, стоило нам с ним встретиться, он отпускал какое-нибудь словцо, знал, что он мне нравится. Как-то на троицу была я дома одна; дети ушли гулять, а Том где-то накачивался. Я сажала цветы в саду. Очень я любила цветы… И теперь люблю, всю бы землю садом сделала, да Том, что ни посади, вырывает. Выдернет с корнем, и все. Ты не поверишь, у меня раз даже крокус был… Вот, значит, сажаю я цветы в саду и вижу, идет кто-то мимо изгороди, торопится. Посмотрела я, а это Руфус, да такой нарядный — разоделся в пух и прах! И что меня дернуло, а только я возьми да и окликни его: «Куда это ты бежишь, словно на пожар?» — «На свадьбу тороплюсь», — отвечает. — «А меня возьмешь?!» — спрашиваю. — «С превеликой радостью, говорит, только побыстрей, ждать мне тебя недосуг». Ну, я скорей в дом, напялила кое-как платье, и пошли мы с ним через лес на мельницу в Клакфорд, к Джиму Пикерингу на свадьбу. Когда Джим привез из церкви молодую жену, Руфус взял ружье и выстрелил в каминную трубу. Всю комнату сажей засыпало! А колпак с трубы разлетелся на куски, да как загрохочет по черепице, да прямо в коляску. Ну и шуму было! А только никто на него не сердился… Вина напасли вволю, и мы весь день плясали. А потом мы с Руфусом снова пошли лесом домой. «Господи, — сказала я себе, — никогда больше мне не быть с ним вдвоем», и я повторила это вслух, слово в слово. Но вышло по-другому. Я проснулась среди ночи; во всю мочь светила луна, мне даже страшно стало — уж не горит ли дом? Но нет — Том спокойно храпел со мной рядом. Я лежала и все думала, как мы с Руфусом шли по лесу, все думала и думала — и была готова выпрыгнуть из окна в лунный свет и полететь к нему над печными трубами. Так я и не заснула в ту ночь. А на следующую ночь я пошла к Руфусу, и в ночь после того, и еще много-много ночей. Всякий раз, как я хотела уйти, я оставляла Тому полный буфет снеди, а больше ему ничего и не надо было. Я просто с ума сходила по Руфусу и, пока это наваждение не прошло, не могла любить своего мужа. Ну, никак.
— И как же ты? — спросила Роза.
— Притворилась будто больна, и взяла к себе в постель Кейти, младшенькую, а Тому отдала ее кровать.
Он вроде бы и не имел ничего против, да только скоро я узнала, что он бегает за женщинами. Ну ясно, я этому мигом положила конец. А потом… что ты думаешь? Разрази меня господь, коли и Руфус не взялся за те же штучки. Что там у него было на душе — поди разбери! Изменял мне, понимаешь, зато какой смелый он был!
Роза лежала молча, выдергивая из земли травинки; по лицу ее блуждала кривая усмешка.
— Он рассказывал тебе об утопленнике? — спросила она наконец. Дина покачала головой. — Перед тем как приехать сюда, он был лесничим в Оксфордшире, там, где река течет лесом, и жил в плавучем домике, который стоял на якоре у берега. И вот какой-то важный господин утоп там неподалеку — несчастный случай, — и тела его никак не могли найти. Наконец родственники предложили тому, кто его найдет, награду — десять фунтов.
— Десять фунтов?!
— Да. Ну, все лодочники сказали, что тело не всплывет раньше, чем через неделю.
— Верно. Бывает и дольше.
— Так и вышло. И вот как-то раз, ночью, еще луна светила вовсю, подплыли к его домику какие-то люди на лодке и стали шарить вокруг, и он слышит, как они говорят: «Кроме как здесь, ему быть негде». А Руфус возьми и крикни в ответ: «Где же еще, как не здесь. Лежит вместе со мной в постели».
Дина рассмеялась.
— Да. А на следующий день он получил-таки эти десять фунтов, потому что он и вправду нашел тело и до поры до времени его спрятал.
— Ничегошеньки не боялся, — сказала Дина. — Самому черту дороги бы не уступил. А какой он был искусник, все умел делать, даже шить. Я ему, бывало, говорю: «Дай я залатаю тебе куртку», или что там было надо, так он ни за что не даст, все сам, своими руками. «Разве можно доверить женщинам свои вещи, — говорит, — они шьют так, что игла докрасна раскаляется, а от нитки дым идет». А какие он туфли из камыша плел!