Это было совершенно невыносимо. Лалли вскочила, подошла к Рептону и остановилась перед ним.
— Ну, почему ты такой глупый? Я сама могу подумать о себе, и сама о себе позабочусь. Я тебе не жена. Ты гордый, но не могу же я из-за этого умирать с голоду. Я тоже гордая. Я тебе в тягость. Раз ты не даешь мне работать, пока мы живем вместе, то я уйду от тебя и буду зарабатывать сама.
— Уйдешь! Бросишь меня в такой момент, когда все так скверно? — На его бледном лице промелькнуло смятение. — Ну и прекрасно, уходи, уходи, пожалуйста! — Но тут же, растроганный и опечаленный, он взял ее руки в свои и принялся ласкать их. — Не глупи, Лалли, это временные осложнения. Я знавал худшие времена, и они никогда не продолжались долго, всегда что-нибудь да подворачивалось, всегда. Во всем есть доброе и злое начало, но добро всегда побеждает, вот увидишь.
— А я не хочу ждать, когда оно победит. Я в него не верю, никогда его не видела, никогда не чувствовала, мне от него нет никакого проку. Я могла бы пойти и украсть, могла бы пойти на панель, сделать любую гадость — мне все равно. Но что хорошего в добре, если от него нет никакого толка?
— Постой, постой, — задохнулся Рептон. — А какой толк в зле, если от него не делается лучше?
— Я в том смысле… — начала Лалли.
— В том, что ты говоришь, нет никакого смысла.
— Я в том смысле, что, когда нет выбора, нечего тратить время на разговоры о морали и о гордости, это глупо. Ах, милый! — Она опустилась на пол и прижалась к его груди. — Я не о тебе, ты для меня все. Потому-то меня и злит, что с тобой так обращаются, злит, что ты получаешь удар за ударом, что нет никаких улучшений. И так будет всегда. Теперь я понимаю, что ничего не изменится, и это ужасает меня.
— Ну, ну, — он поцеловал ее и стал успокаивать: она была его возлюбленная. — Когда нам плохо, наше воображение окрашивается в цвет наших злоключений, несчастий и неудач. На меня иногда находит странное предчувствие, что когда-нибудь меня повесят. Да, да, не знаю, за что, ну в самом деле, за что меня могли бы повесить? А в другие дни что-то подсказывает мне, что я стану, знаешь, кем? Премьер-министром! Да, это все — явления необъяснимые. Я даже знаю, что должен буду делать, у меня свои планы, я даже составил список министров своего кабинета. Вот как бывает!
Но Лалли твердо решила уехать от него, она оставит его на время и заработает себе на жизнь. А когда дела пойдут на лад, она вернется. Так она ему и сказала. У нее есть друзья, которые обещали подыскать ей какую-нибудь работу.
— Но что ты собираешься делать, Лалли? Я…
— Уеду в Глазго, — ответила она.
«В Глазго? — Он кое-что слышал об этом Глазго! — Боже милостивый!»
— У меня там есть знакомые, — спокойно продолжала девушка. Она поднялась и присела на ручку кресла. — На прошлой неделе я им написала. Они найдут мне работу в любую минуту, и я смогу поселиться у них. Они меня зовут, даже прислали денег на дорогу. Мне кажется, я должна ехать.
— Значит, ты меня не любишь, — сказал он.
Лалли поцеловала его.
— Нет, ты любишь? Скажи!
— Ну да, милый, — сказала Лалли, — конечно.
Ему стало не по себе; он обиженно отстранил ее. Куда же умчалась их бурная, страстная любовь? Она внимательно вглядывалась в него, потом ласково произнесла:
— Любимый, не грусти, не принимай это так близко к сердцу. Да я для тебя луну с неба достану.
— Нет, нет, не надо! — нелепо воскликнул он.
В ответ на ее снисходительную улыбку он мрачно засмеялся и откинулся в кресле. Девушка встала и начала бродить по комнате, машинально поправляя какие-то мелочи, но тут он снова заговорил:
— Значит, я тебе надоел?
Лалли решительно подошла и опустилась возле него на колени.
— Если бы ты мне надоел, Фил, я бы себя убила.
Он обиженно пропустил ее слова мимо ушей.
— Пожалуй, этим и должно было кончиться. Но я так безумно любил тебя.
Тут уж Лалли заплакала, припав к его плечу, а он рассеянно перебирал пальцами пряди ее густых каштановых волос, словно это были брелоки на цепочке от часов.
— А я-то думал, что как только наши дела поправятся, мы сможем пожениться.
— Я вернусь, Фил, — она нежно обняла его. — Я вернусь, как только ты этого захочешь.
— Значит, ты все-таки решила уйти?
— Да, — сказала Лалли.
— Ты не должна уходить!
— Я бы и не ушла, если бы… если бы хоть что-нибудь, если бы тебе хоть как-то повезло. Но раз все так сложилось, я должна уйти, чтобы дать тебе хоть какую-то возможность; ты же понимаешь, милый?
— Ты не должна уходить, я протестую, Лалли. Я ведь люблю тебя, и, конечно, мне хочется, чтобы ты осталась со мной, вот и все.