«Нет, — говорит Картер, — сюда я встревать не желаю. Это не дело».
«Брось дурить, — говорит Импи. — А уж овечку-то я раздобуду. Держи фартук. Жди меня минут через десять. Барашка все одно я приволоку, даже если придется отхватить старику Уэйнкеру его проклятую голову».
И сгинул, прежде чем Леви смог его удержать. Ну что ж, натянул на себя Леви фартук и докончил один эту работу. Достал деньги, поскидал землю обратно на бедного Генри, могилу повыровнял, а потом отправился к церкви, присел на ступеньку и стал дожидаться Импи. А тут через калитку идет какой-то старик. Шел, должно быть, сюда пропустить стаканчик и вдруг видит в темноте что-то белое, а это, значит, Леви сидит на паперти. Страх разобрал старика, он тут же дал деру, аж пятки засверкали, и прямо сюда, где мы сейчас вот сидим, — только было это тридцать лет назад.
«Боже ты мой, да что же с тобой такое? — обступили его со всех сторон, потому как лица на нем нет — белое как мел, а губы синие, будто точило. — Уж не привидение ли повстречал?»
«Да, говорит, привидение! Вот только что».
«Привидение? — спрашивают. — Какое там еще привидение? Да врешь ты, не видал ты никакого привидения!»
«Да видел я, сам видел!»
«Где же ты его видел-то?»
Ну, тут он и рассказал, что сидело оно на паперти.
«Да ни в жисть не поверю», — говорит Марк Тэрли. Он тоже случился тут об ту пору.
«А я говорю вам — было», — твердит старик.
«Да уж страшнее меня ничего там быть не могло», — говорит Марк.
«Я говорю все как есть, — сказал старик с обидой. — Поди и погляди сам, коли не веришь».
«Да я бы, само собой, пошел, и делу конец, — сказал Марк, — ежели бы только мог дойти-то. Да вот ведь привязалась ревматизма, не отпускает. Привидение! Еще ни одна живая душа его не видывала. Я-то готов, кабы только ноги меня держали».
Долго еще тут судили да рядили, пока не заговорил молоденький матрос, ирландец, — звали его Пэт Гроу, был он в отпуску. Уж не знаю, каким ветром его сюда занесло, но быть он тут был и говорит Марку:
«Ежели, говорит, вам не боязно, так и мне тоже. А на кладбище я, говорит, могу на закорках вас отнести».
Лихой был парнюга.
«Можешь?» — спрашивает Марк.
«Это мы запросто можем», — отвечает матрос.
«Ну что ж, давай», — соглашается Марк.
И вот взвалили старого Марка, будто куль с зерном, на плечи матросу, и пошли они, но охотников пойти с ними не оказалось.
Двинулись они, значит, прямо к кладбищу, и пока все было в аккурате. Но вот идут они себе между могильных плит, покачивает матроса, а Марку и почудилось вдруг, будто видит он что-то белое на паперти. Ну, а матрос, тот ничего не видит — да попробуй угляди тут что, когда на плечах у тебя этакая туша.
«Что это вон там?» — шепчет Марк на ухо Пэту.
А Пэт Гроу возьми да и шепни в ответ — так, шутки ради:
«Не иначе, как черт в ночной рубахе».
«Так поосторожней, Пэт! — шепчет Марк. — Потихонечку! Смотри — поднимается, сюда идет!»
Пэт только усмехнулся в ответ.
«А-а, говорит, это он, это на него похоже!»
А тут и Леви отозвался с паперти, тихонько так:
«Ну как, раздобыл? Ничего, жирный?»
«Господи боже! — заорал матрос. — Да никак и впрямь черт!»
Сбросил он бедного Марка у ног Леви и — наутек, жизнь-то терять кому охота. Ох, и напугался же он — пуще всех. Ни во что он не верил, а тут вот тебе на! И только он к воротам, глядь, еще кто-то в темноте ему навстречу и что-то на плечах тащит. А это, значит, Импи с овцой.
«С нами крестная сила! — завопил Пэт Гроу — и бежать. — Конец света настал!» — орет он на всю улицу, будто с ума спятил. Импи тоже пустился наутек, а куда, и не скажу, право.
Ну вот, значит, лежит бедняга Марк на земле. Был он не робкого десятка, а тут и слова не выговорит — до того его ошарашило. Да и Леви тоже перепугался насмерть. В темноте ничего не разберет, дрожит возле Марка и шепчет:
«Кто это, кто это?».
А старый Марк до того струхнул, что решил: пришел его смертный час, и спрашивает:
«Это ты, сатана?».
Тут уж Леви слышит голос-то совсем не тот, какого он ждал, да как отскочит, быстрей, чем блоха соседская. Заорал еще пуще Пэта Гроу и тоже давай улепетывать. Да жестянку-то на бегу обронил, а старый Марк поднял. Встряхнул ее, слышит — деньги. Ну, тут-то он и смекнул, в чем дело: уж кто-кто, а он-то знал, как было захоронено братнино добро.
«Понятно, все понятно! — говорит. — Да это же Леви Картер, вор эдакий! Все понятно, все понятно!» Сунул он жестянку в карман и вприпрыжку домой, будто и вовсе ни про какую ревматизму не слыхивал.