Вскоре из-за деревьев выбежал на помощь второй лесник.
— Пытался убить меня — из моего же ружья — пытался! — объяснил верзила. — Из моего же собственного ружья!
Вдвоем они быстро привели в чувство избитого Пейви и препоручили его полицейскому, который препроводил его в тюрьму.
Мировые судьи нашли этот случай серьезным и направили его на рассмотрение суда присяжных. Суд вскоре должен был состояться, его не пришлось долго ждать, и уже к концу ноября приговор Дэну был вынесен. Суд присяжных — учреждение невыносимо унылое, невыносимо формальное, невыносимо нудное, но публике это, видимо, нравится. Лесник засвидетельствовал под присягой, что Дэн пытался его застрелить, хотя заключенный не признал себя в этом виновным. Однако Дэн не отрицал, что был зачинщиком в ссоре. Присяжные признали его виновным. Что он мог на это возразить? Нечего ему было возразить, но он был совершенно потрясен, когда преподобный Скруп встал и, засвидетельствовав его трезвость, честность, общую хорошую репутацию, обратился к суду с просьбой смягчить приговор, мотивируя это тем, что обвиняемый — человек большой силы характера, конечно, попавший на неправильный путь, немного неудачливый и склонный к безрассудным поступкам.
Просмотрев материалы обвинительного акта, судья заявил:
— Здесь есть документ о том, что подсудимый ранее привлекался к ответственности по делу о ставках на скачках.
— Это было три года тому назад, милорд. С тех пор не было ничего в этом роде, милорд, в этом я убежден, полностью убежден.
Скруп потерял всю свою былую уверенность, он покрылся потом и дрожал. Судейский чиновник наклонился к судье, и они немного посовещались шепотом, после чего судья обратился к пастору:
— Похоже на то, что обвиняемый до сих пор еще является агентом по ставкам. Он дал фальшивые имя и адрес, которые были записаны лесником на клочке бумаги, полученном от обвиняемого. Вот он: на одной стороне имя Питер Поуп («Пайпер, сэр!»)… Пайпер; а на другой стороне написано следующее: «3 ч. забег. „Красотка“, 5 шилл. — выигрыш. Дж. Клопсток». Нет ли среди ваших прихожан кого-нибудь по фамилии Клопсток?
— Клопсток! — пробормотал священник. — Это фамилия моей кухарки.
Что мог на это возразить обвиняемый? Нечего ему было возразить, и его приговорили к двенадцати месяцам тюремного заключения с особо тяжелыми работами.
Итак, Дэна отправили в тюрьму. Он был вынослив, дисциплинирован и не слишком страдал от обычных тюремных лишений. Поведение его было хорошим, и он рассчитывал на досрочное освобождение. Его мать Мег как-то навестила его, одна, но больше не приходила. Тюремный капеллан уделял ему особое внимание. Фамилия капеллана также была Скруп; был он большого роста, родился где-то неподалеку от Оксфорда, и Пейви узнал, что он приходился сродни тэсперскому пастору.
Пришел Новый год, затем февраль, затем март, и Дэну предоставили кое-какие привилегии. Его пение в тюремной церкви имело успех, и теперь время от времени ему разрешали петь для заключенных. Наступил апрель, затем май, и тут его сын Мартин утонул, когда произошел несчастный случай с лодкой на озере в парке, где тэсперским детям устроили воскресную прогулку. Узнав об этом, Пейви без сил опустился на пол тюремной камеры. Смотрители подняли его и посадили, но ничем не смогли ему помочь: он был совершенно ошеломлен и не мог произнести ни одного слова. Его перевели в больничный корпус.
— Этот человек испытал большое потрясение и поэтому лишился дара речи, — сказал врач.
На следующий день Дэну стало лучше, но он все еще не мог говорить. Он ходил по палате, помогая ухаживать за больными, немой, как колода; он даже не мог плакать, и лишь какое-то подобие веселой песенки назойливо вертелось в его онемевшем мозгу:
Час за часом глупый мотив сверлил его сознание.
Возможно, что он спас Дэна от безумия, но не вернул ему речи: он остался немым, немым… И тут он вспомнил про человека, который сначала оглох, а потом ослеп, — Скруп также его знал, это был тот самый человек, который богохульствовал.
В день похорон Пейви увидел во сне, что его выпустили из тюрьмы; ему пригрезилось, что кто-то его пожалел и отпустил на час-два, чтобы похоронить умершего сына. Казалось ему, что он явился в Тэспер, когда церемония уже началась и гроб был в церкви. Пейви встал на колени рядом со своей матерью. Пастор произнес слова церковной службы, гроб с телом ребенка опустили в могилу. Погруженный в сновидение, немой Пейви отвернулся… День был слишком яркий для смерти, лучшего дня нельзя было и представить. Ветер, казалось, плавно струился, колебля цветущую сирень. Белое перышко, которое голубь сронил на церковную крышу, кружилось подобно бабочке. «Мы приносим тебе от самого сердца благодарность за то, что ты соизволил избавить этого брата нашего от бедствий этого греховного мира», — произносил пастор. Под конец Пейви поцеловал мать и увидел самого себя возвращающимся в тюрьму. Он шел полевыми тропинками к железнодорожной станции. Земля начинала пересыхать, нужен был дождь — он это отчетливо мог рассмотреть, — а потом все вокруг начало разрастаться, хлеба поднялись буйной зеленью, сладко пахли поля, засеянные бобами. Заросли сурепки с желтыми цветами и побеги дикой белой моркови тянулись вдоль изгородей. Скот дремал в траве; жеребенок, оставленный без присмотра, лениво потягивался возле своей матери. Жаворонки, крапивники, овсянки… Были там высокие буковые деревья и высокие холмы, спокойные и безмятежные, подымающиеся над Кобзом и Питером, Тэспером и Тринклом, Базлбери и Нанктеном. Он увидел, что пришло лето; и он вернулся в свою тюрьму.