Арпад Куасс, несмотря на свое отдаленно тевтонское происхождение, был подлинным англичанином, столь же подлинным, как собор святого Павла. Ему было лет под сорок, говорил он звучным баритоном; бывалый, обходительный и великолепно одетый джентльмен. Ида и Кивок все же никак не могли простить ему, что он похитил их милую подругу. На первый взгляд он казался красивым, но потом его черты как-то теряли свою привлекательность: в них было что-то от модернистской живописи.
— Бывают черты резкие, прямые, а у него все какие-то волнистые, — говорила Ида.
Рослый, почти великан, плотный и широкоплечий, с рыжеватыми, изящно подстриженными усиками, с медным румянцем во всю щеку, как у деревенского мясника, — таков был Арпад. Когда его спрашивали, как он поживает, Арпад отвечал: «Будьте покойны — могу постоять за себя!». Подругам Вероники он не нравился; он не проявлял к ним ни малейшего интереса, даже искорки того внимания, которым он так воспламенил сердце Вероники. Подруги так и не могли разгадать тайну ее победы и порабощения, потому что — в этом-то уж можно было не сомневаться — Вероника была влюблена без памяти. По их мнению, Арпад был властный человек, который считает ясным и доказанным очень многое, гораздо больше того, что сам в состоянии понять. У него было много свободного времени, и он очень любил рассуждать. Точность — вот был его девиз; он как чумы боялся всяких обобщений. А Вероника любила обобщать, так же как Моргушка и Кивок; по этой причине Арпад недолюбливал подруг Вероники, особенно Иду Парагрин. А кроме того, Арпад отличался какой-то педантичной свирепостью, которая иногда пробуждала в сердце Вероники безотчетный страх, потому что Арпад был один из тех, кто вопит «война!», когда нет никакой войны, и для кого цель борьбы не в восстановлении справедливости, а в захвате власти. С женой он был нежен и щедр; они часто совершали прогулки на автомобиле, ездили в дансинги, играли в теннис, гольф, бридж и прочее; и Вероника жила только им и с наслаждением подчинялась всем его желаниям и привычкам. У него были все замашки спортсмена. Он искусно и с большой выгодой вел свои дела, а в остальное время участвовал в различных спортивных состязаниях, при этом с необычайным успехом, так как играл с яростным ожесточением, чем нередко обезоруживал своих противников.
— Разбить противника — вот, в сущности, единственная цель всякой игры и всякой деятельности! Самое чудесное, самое захватывающее ощущение в жизни, — говорил он, — ты испытываешь, когда враг у тебя под прицелом, ты нажимаешь курок и видишь — вот он падает! Боже, какое блаженство! — бормотал он, и его даже бросало в пот от волнения. А Вероника в ужасе содрогалась в такие минуты, но, даже и содрогаясь, обожала его.
Спустя несколько месяцев после того, как они поженились, Арпад сказал ей:
— Я надеюсь, дорогая моя (не сочти это жестокостью или эгоизмом с моей стороны), я надеюсь, что у нас с тобой не будет детей. Во всяком случае, пока не будет.
Вероника скрестила руки на коленях:
— Ты так думаешь, Арпад?
— Я думаю, что это было бы несколько преждевременно. Особенно сейчас. Дети — это такая ответственность, такая обуза и так связывает. Тебе пришлось бы отказаться от всего: от тенниса, от гольфа, танцев; и потом, понимаешь, они будут очень мешать, они испортят нам жизнь. Что до меня, я говорю: нет! А ты что скажешь?
Вероника разняла руки и сказала:
— Да, пожалуй, ты прав, безусловно.
— Ну вот, — продолжал Арпад, — если это решено, поговорим еще о другом: нравится ли тебе жить за городом? Мне, видишь ли, хотелось бы построить небольшой дом где-нибудь в окрестностях, чтобы неподалеку была подходящая площадка для гольфа, и собственный корт для тенниса, и сад. И я бы мог каждый день ездить к себе в контору на машине. Что ты скажешь?
Вероника целыми днями предавалась упоительным мечтам об их будущем загородном доме, изобретала всевозможные почтовые ящики для несравненной белой калитки. Наконец купили участок — недалеко от реки, в Хертфордшире; одобрили проект, заложили фундамент; и вот тут-то Вероника обнаружила, что по какой-то несчастной случайности она нечаянно нарушила их договор — и теперь уже не было никаких сомнений: у нее будет ребенок. Некоторое время она не решалась рассказать об этом мужу, а когда наконец призналась, он вспылил и готов был сделать все на свете, лишь бы не допустить такого нарушения всех их планов.