Мегги слабо улыбнулась и снова чуть слышно выдохнула:
— Ужасная слабость — даже не уснуть никак.
Через неделю после операции состояние Мегги вдруг резко ухудшилось, наступил кризис. Корни Бэрона спешно вызвали из дому и велели оставаться поблизости от больницы. Бедная изрезанная Мегги потихоньку шепнула ему, что теперь помочь ей может только одно — широко разрекламированные таблетки от кашля, которые неизменно выручали ее уже не первую зиму.
— Принеси мне их, Корни, на них теперь вся надежда.
До их фермы было далеко, поэтому он снял комнату у миссис Коттринг, но так ею и не воспользовался.
Конец был близок: смерть еще не постучала в дверь, но уже, шумно дыша, заглядывала в окно. Ночи Корни проводил на скамье в вестибюле больницы, а когда светало и, привычно подчиняясь однообразию раз и навсегда установленного таинственного распорядка, по коридорам начинали сновать люди, ему разрешали посидеть у постели Мегги, пока не наступало время идти завтракать к миссис Коттринг.
Так случилось и в этот день.
Корни сидел в столовой миссис Коттринг, машинально поглощая еду и предаваясь горестным размышлениям, когда в комнату вошла пожилая дама в серой шерстяной кофте, тощая, как вязальная спица. Глаза у нее были близорукие, волосы лежали какими-то странными завитками. Звали ее Флора Филд. Ни слова не говоря, она прошла к столику напротив и села спиной к Корни. Горничная подала ей апельсин, яйцо в розовом фланелевом чехольчике, тостер с гренками и чашку подогретого молока. Мисс Филд внимательно прочла несколько принесенных с собой писем и теперь сидела, глядя в окно. Неожиданно, но все так же не оборачиваясь, она сочувственно бросила:
— Какая неприятная погода!
— Н-да! — отозвался Корни. — Бог с ней.
— Конечно, конечно, — согласилась дама.
— Дождя за ночь выпало на полдюйма, — продолжал торговец.
— Неужели? — удивилась она.
— Это выйдет примерно четырнадцать тонн на акр.
— Господи! — воскликнула дама, расправляя салфетку. — Значит, на это есть своя причина.
А потом, когда мистер Бэрон доедал последний ломтик грудинки, а мисс Филд, сидя к нему спиной, занималась своим завтраком, каким-то образом выяснилось, что она по доброй воле постоянно и безвозмездно работает в больнице.
И в жизни и в делах Корни иногда сталкивался с весьма простыми явлениями, которые тем не менее с трудом укладываются в голове; поэтому, когда до него наконец дошло, что мисс Филд работает, не получая никакого жалованья, он счел за благо осведомиться, почему она избрала столь необычный род занятий. Может быть, она просто этим увлекается?
Мисс Флора весьма недвусмысленно пояснила, что она из хорошей семьи, получила воспитание, стоившее больших денег, и много путешествовала. Но путешествия больше ее не интересуют.
— Всю жизнь мне хотелось делать что-нибудь полезное, служить бедным людям. Я хозяйка своего времени, трачу его, как мне нравится, и очень довольна.
Работа целиком захватила меня, и мне не надо никакой платы — моих средств мне вполне достаточно. Зато так приятно сознавать, что твои старания ценят, — мне ведь только это и нужно, а это совсем немного. Врачи действительно очень ценят такие вещи. Они замечательные, чудесные люди — прекрасные, неутомимые, преданные делу. Я знакома со всеми ними, и все они изумительны. Да вы и сами знаете: день-деньской, даже ночью, они всецело принадлежат ближним, и так из года в год. А что они получают взамен? Очень часто ничего, ровным счетом ничего. Больные такие нечуткие, такие эгоистичные. Это, должно быть, так обидно.
— Ну, что вы, мэм! — возразил Корни. — Ведь не могут же больные помочь себе сами.
— Нет, могут, могли бы, если бы захотели, и притом довольно часто.
— Полно! Они затем и ложатся в больницу, чтобы им помогли, — продолжал Корни.
— Знаете, я часто не понимаю, зачем они вообще туда ложатся, — отрезала Флора Филд. — Пожалуй, только с одной целью — чтобы покритиковать то, в чем они ничего не смыслят, и поворчать на то, что выше их понимания.
— А чего от них требовать? — попробовал объяснить Корни. — Мы и в хорошее-то время сущие невежды, а уж как захвораем, так и вовсе теряемся — ни дать ни взять телята в церкви.