— Ну, вряд ли они хуже моих! — рассмеялась пепперкорновская няня.
— Вы их еще не видали во всей красе.
— Жизни из-за них не видишь. Нет, так дальше не пойдет. Долго я на этом месте не проживу. Сыта по горло.
И обе заулыбались мистеру Уоллеку, который поднялся на ноги и приветливо помахал им рукой.
— Пошел окунуться.
Грузный мистер Уоллек, осторожно ступая, шествовал к морю. Войдя в воду по щиколотку, он пригоршнями поплескал себе на грудь, а когда стало чуть глубже, сел на дно и стал бултыхаться.
— Во вкус вошел, а? — заметила Нэнна.
— Это ему полезно, — отозвалась ее подруга.
Мистер Уоллек плескался и барахтался на мелководье, а няни смотрели на него, тихо переговариваясь, и беседа их принимала все более интимный характер.
Тем временем празднично разодетые пары — дамы в красивых платьях и джентльмены в начищенных до блеска полуботинках и свежих воротничках — подходили к дверям лучших домов деревни. Пока дама звонила в звонок или стучала дверным молотком, каждый джентльмен считал своим долгом самолично повозиться со щеколдой у калитки. Затем горничная отворяла дверь, и гости торжественно шествовали в холл.
О, их ждут — они приглашены к чаю. Отобрав у джентльмена шляпу, горничная проводит их в гостиную. Едва они успевают вполголоса отпустить несколько язвительных замечаний по поводу нелепой мебели и невыносимо яркого ковра, как в комнату с распростертыми объятиями вплывает сияющая хозяйка, и начинается неподражаемо светский разговор о вещах, представляющих не больший интерес, чем прошлогодний снег.
Открывает его джентльмен.
— Я слышал, — говорит он, — и так далее, и тому подобное.
— Ах! — восклицает хозяйка. — Это просто возмутительно.
— Но это еще не все, — вступает гостья. — Муж-то был совсем… — и так далее, и тому подобное.
— Что вы говорите! — раздается голос хозяйки. — Неужели это правда? Ах, что за нравы!
Потом входит горничная с подносом, и благородное негодование (но отнюдь не аппетит) у гостей несколько ослабевает.
К этому времени мистер Уоллек уже вылез из воды и удаляется в кабину, а няни все еще сидят, предаваясь воспоминаниям.
— Мой муж мало бывал дома, — рассказывает Нэнна Джоузби. — Он служил помощником и все время проводил в море.
— Помощником?
— Да, на судне. Понимаете, это не простой матрос, но еще и не капитан, а вроде того. Потом стал бы и капитаном. Он плавал по всему побережью, заходил в разные страны, в Бельгию, к примеру, и я его редко видела. Но ведь чего не знаешь, о том и не жалеешь, верно? А как придет из плаванья, даже не приласкает, не то чтобы на шею броситься. Не такой он был человек. Зато тихий, добрый, не изменял мне никогда. Но уж обидчивый — не приведи бог! Любил, чтобы все в доме было прибрано, чистота наведена. Сидит, бывало, за ужином — а поесть он тоже любил — и рассказывает, какие раньше возил грузы. А чтобы обнять или приласкать — это никогда. А как он мне предложение сделал! Мы тогда часто бывали вместе: он не то что ухаживал за мной — не такой он был человек, а просто мы ходили смотреть на витрины магазинов, на гавань. И вот как-то вечером сидим мы тихо-тихо, сами знаете, как это бывает, а он, чувствую, кладет мне на плечи руку, да вдруг и говорит: «Ну, что, хочешь быть моей возлюбленной?». Прямо так и сказал! Господи, а я-то и не поняла, что это значит и чего он хочет. И так громко сказал. Правда, вокруг ни души, темень, да все равно, так нельзя — вдруг кто-нибудь проходил бы мимо.
— И что же вы ответили? — поинтересовалась пепперкорновская няня.
— Я сказала, что со мной так еще никто не смел говорить.
— А он что?
— Ну, сами знаете, как это бывает. Мы ведь такие беззащитные, верно?
— А потом?
— А потом мы вскоре поженились.
Пепперкорновская няня улыбнулась, но улыбка вышла чуточку кривая.
— Да вы, должно быть, влюблены друг в друга были.
— Ясное дело. Уж я-то его ой как любила. И прожили мы с ним два года, хотя, конечно, он все больше в плаванье ходил, и мне от него никакого беспокойства не было. Ровно два года. А потом он как-то ушел в плаванье и утонул. В Северном море. А день был тихий — ни тебе прилива, ни отлива, да и берег совсем рядом. Они только забросили сети — шел косяк сельди, рыбы видимо-невидимо, а он возьми и упади за борт, да в сетях и запутался. Команда туда-сюда, а когда наконец вытащили, он уже закоченел весь. Два года, и ни разу не приласкал, а потом вот так… Правда, чего не знаешь, о том и не жалеешь. Ну, может, и жалеешь, но не так уж сильно.