Священник, повернувшись к стене, внимательно разглядывал одну из своих картинок.
Бодами продолжал:
— Не захотите же вы, сэр, чтобы я нарушил свою клятву.
— О мой бедный Бодами! — воскликнул священник. — Это не причинит тебе зла, а послужит только ко благу. Что значит суетная клятва по сравнению с вечным блаженством!
— Я свое заплатил, — сдается мне, заплатил полной мерой. Но для людей я с той поры все равно что клейменый. Как был, так и остался. А что до всего прочего, я как есть во всем раскаялся, во всем, в чем был виноват по своей и не по своей воле. Раз или два подбили меня, и правда, на недоброе, но давно это было, я и позабыл о том, да теперь и не смог бы, рука бы не поднялась. Как же быть, сэр, можете вы мне чем помочь?
— Чем же я могу тебе помочь? — в раздумье спросил священник.
— Благословите меня, ваше преподобие, — произнес старик с надеждой. — Это ведь вам не повредит.
Его преподобие улыбнулся и приподнял руку.
— Пусть будет на тебе мое благословение, коль скоро я не могу призвать на тебя благословение божье.
— Отец мой! — радостно воскликнул Водами. — Да мне ничего другого и не надо. Я очень вам благодарен. Теперь со мной все в порядке. Все в порядке, отец?
— Ступай себе, Томас Бодами, — сказал священник и погладил его по плечу. — Лилии расцветают и в сточных канавах, хотя им больше пристало цвести в чистых, прозрачных прудах. Ступай себе с миром и впредь не греши.
Перевод Л. Поляковой
Камин Грогго
В давние времена, еще до того, как дом англичанина стал его крепостью, жил на свете старик по имени Грогго. Был он полон жизненных сил и душевного довольства, а я утверждаю, что нет ничего отраднее для глаз, чем вид эдакого старого весельчака с огромным цветком в петлице — Грогго же никогда не забывал о цветке.
— Эх, соседи, — говорил он, когда они подтрунивали над этим его обыкновением, — дайте мне вволю натешиться цветами, травой-то я успею порасти, когда мои кости будут тлеть в сырой земле.
Спору нет, была здесь доля правды, этого не отрицали и соседи, зато не было ни капли здравого смысла.
— А по мне, коли правда, значит, и смысл есть, — говорил Грогго.
Так уж счастливо сложилась его судьба, что он жил один у себя в саду и что добрых соседей у него было хоть отбавляй. Стоял у него в саду захудалый домишко, который с грехом пополам защищал его от ветра и дождя, но по части иных жизненных удобств мало чем мог похвалиться. Не было у Грогго ни жены, ни кухарки, ни служанки, чтобы внести уют в его убогие владения, и не было очага, чтобы обогреть голые стены его жилища, а когда у старого Грогго являлась надобность в огне, он пристраивался на корточках за порогом своего дома перед охапкой горящих поленьев.
— И взбредет же человеку в голову жить на такой дурацкий лад, — возмущались соседи. — Разумные люди живут в стенах своего дома и вкушают радости домашнего очага. Есть у тебя дом, и кровать, и даже подставка для горшков с цветами, и в доме все приноровлено для жизни, но ты только спишь там, а целыми днями бродишь как неприкаянный под открытым небом, не имея защиты от ненастья и непогоды и от всякой ползающей и летающей нечисти, которая подстерегает тебя на каждом шагу.