Балет должен был закончиться намного позже, чем меня обычно отправляли спать. На всем его протяжении я постоянно говорил: “хорошо бы он продлился подольше”, “только бы он не кончался”, а мама радовалась, что такой маленький ребенок уже наслаждается классической музыкой. Но я все продолжал повторять то же самое, и в конце концов она спросила меня:
– А почему ты так хочешь, чтобы балет длился подольше?
– Потому что если он закончится поздно ночью, то по дороге домой мы сможем увидеть летучих мышей, – ответил я.
В семь лет я уже настолько часто вытаскивал маму на ночные прогулки по пригородным лесам, что они начали ей нравиться. В советские времена это было относительно безопасно. Заразить ее моей страстью к биологии я так и не сумел, но путешествовать по дальним странам она полюбила и красоту природы вполне чувствует.
Благодаря тому, что я так много ночей провожу в диких местах, мне довелось увидеть животных, которых не видел в природе никто или почти никто из биологов, вроде буланой кошки на Борнео и рогатой сипухи в Конго. Своим везением с аллигаторами я тоже был обязан привычке к ночному образу жизни.
Сами аллигаторы явно серьезно относились к своим ночным сборищам. Я понял, насколько серьезно, наблюдая за крупной самкой, жившей в небольшой заводи в заповеднике Локсахатчи. У нее был выводок из двенадцати детенышей. Маленькие аллигаторы очень шустрые и смышленые, но практически беззащитны и нуждаются в охране матери. Однако у самки были другие приоритеты. Каждую ночь она бросала детишек и плыла к большому каналу в трех километрах от своей заводи, где происходили “танцы”. Возвращалась она только поздним утром. За три недели половина малышей исчезла. Одного при мне поймала цапля, других, может быть, сожрали еноты или орланы.
Подробно разобраться, что именно происходит во время “танцев”, было очень трудно. В куче-мала мне почти никогда не удавалось узнавать отдельных аллигаторов. Я даже не мог отличить самцов от самок, если они были меньше двух с половиной метров в длину (крупнее вырастают только самцы), не спаривались при мне или не ревели утром. Во время утреннего хора определить пол легко: самки не перемежают рев ультразвуком.
Еще одна сложность заключалась в том, что о личной жизни аллигаторов в природе практически ничего не было известно. Раньше считалось, что они совершенно аморальные создания и занимаются любовью с кем попало. За несколько лет до моего открытия были опубликованы результаты генетического исследования, показавшего, что, несмотря на полигамию, аллигаторы имеют любимых партнеров, с которыми предпочитают встречаться из года в год. Но это только еще больше все запутало.
Никто даже не знал, есть ли у самцов индивидуальные территории. Часто крупный самец позволяет мелким “танцевать”, реветь и ухаживать за самками на расстоянии вытянутого хвоста. Тем не менее почти каждую ночь я наблюдал жестокие поединки, начинавшиеся без видимой причины. Один молодой самец в драке потерял половину нижней челюсти и спустя неделю погиб. У многих не хватало передней лапы, хотя задние лапы были целыми у всех. Видимо, те, кто терял заднюю лапу, не выживали, потому что во время плавания аллигаторы задними лапами рулят (тягу при этом создает могучий хвост, в котором сосредоточено больше половины мышечной массы).
Ухаживание и спаривание могли происходить не только во время “танцев”, но и просто ночью, а иногда утром. Когда я наконец-то начал узнавать некоторых аллигаторов “в лицо”, то выяснил, что начать ухаживание могли и самец, и самка. Часто один, два или три самца подолгу следовали за самкой. В большинстве случаев она рано или поздно отгоняла их шипением, рычанием или щелчком челюстей. Но иногда один из самцов проявлял настойчивость, плавая с ней бок о бок или следом, пока они не начинали описывать круги, и прикасаясь к ней носом или подбородком. У аллигаторов есть мускусные железы, расположенные под нижней челюстью, и существует теория, что, прикасаясь друг к другу подбородком, они позволяют партнеру лучше почувствовать запах мускуса. Но мне кажется, что в этих легких касаниях есть и другой смысл – возможно, подбородок является эрогенной зоной. Недавние исследования показали, что массивные челюсти аллигаторов более чувствительны к прикосновению, чем человеческие пальцы (это, кстати, объясняет, как огромные мамаши ухитряются относить в зубах крошечных свежевылупившихся детенышей из гнезда в воду, не повреждая их).
Если ухаживание начинали самки, они вели себя намного более прямолинейно. Когда особенно крупный, сильный самец ревел, его рев иногда оказывал магическое воздействие на окружающих самок: они устремлялись к нему и клали подбородки ему на спину В таких случаях до секса дело доходило после всего лишь пары минут касаний носами, хотя иногда самец-мачо попросту игнорировал приставания самок.