Выбрать главу

— Я проголодался.

Альбом аккуратно возвращался в шкаф. Все шествовали в столовую. Или в «переднюю гостиную», как иногда ее называл дедушка Мэтью. Бабушка всегда смеялась и говорила на это:

— Как изменились времена.

Вечер продолжался с еще большим количеством невыносимых ритуалов. За появлением на столе моркови неизменно следовало высказывание, что морковка помогает видеть в темноте. Их вечно отчитывали за то, что они загребают горошек вилкой. Самым тяжким грехом считалось держать нож как авторучку, впрочем, нет, согбенная спина и локти на столе были преступлением посерьезнее.

Надо ли удивляться, что после часа подобных мук Мэтью отчаянно хотелось вырваться на волю, провести на улице остаток светового дня, насладиться последышами дневного тепла и поговорить с нами.

Но ритуал тихого семейного вечера не позволял таких вольностей.

Во-первых, требовалось вымыть посуду. Затем вытереть ее и поставить на место. Остатки еды следовало снести вниз и выкинуть на компостную кучу. Домашние дела множились: убрать спальню, начистить обувь, подержать клубок шерсти, сложить мозаику.

— Разве не чудесно провести время вместе? — спрашивала бабушка.

v

Бездыханного Мэтью обеспокоила новая мысль: «Я хочу что-нибудь сказать, прежде чем умру. Я хочу сказать предсмертное слово Команде».

Что сказать, Мэтью вообще-то не знал. Зато знал, что его слова станут памятным и поворотным событием для трех оставшихся членов Команды.

Мы внимательно вслушивались в его беззвучное шевеление губами. И у каждого имелось свое толкование этой беззвучности. Эндрю решил, что Мэтью шепчет «конец», Пол — «отец», а Питер — «свинец».

Из транса нас вывели громкие приветственные крики на дороге. Внезапно мы ясно поняли, что делать.

— Стойте здесь! — распорядился Эндрю.

И почти в то же мгновение Пол с Питером объявили:

— Мы останемся здесь!

Эндрю зигзагом обежал розовые кусты и рванулся по мощеной дорожке.

Мы опустились на колени рядом с Мэтью и шшептали все слова утешения, какие только имелись в нашем арсенале.

Когда Эндрю выскочил на дорогу, коляска его отца находилась примерно в двадцати ярдах. Разрыв между ним и коляской отца Пола составлял всего дюжину футов, а может, и того меньше. Никогда еще Эндрю не видел отца таким распаленным, даже разъяренным. Его взгляд был прикован к финишной линии, пусть та и скрывалась пока за гребнем последнего невысокого холма.

В любых иных обстоятельствах Эндрю не рискнул бы приблизиться к отцу, когда тот в таком запале. Мгновение, лишь одно-единственное мгновение он раздумывал, не посторониться ли и не поприветствовать отца. Отец тогда не рассердится. А потом он сможет вернуться и посмотреть, как там Мэтью.

У обочины толпилось человек двадцать. Еще не меньше дюжины зрителей выглядывало из открытых окон и дверей. Мать Эндрю и дедушка Мэтью стояли на Рыночной площади рядом с финишной прямой, огороженной веревками.

Эндрю преодолел страх.

— Мэтью ударился! — крикнул он, когда отец оказался рядом. — Пойдем! По-моему, он умирает.

Эндрю даже выскочил на дорогу, чтобы подчеркнуть серьезность своих слов. Отец обогнул его, не удостоив и взглядом. Этого человека было не так-то просто сбить с победного пути.

Слегка растерянный Эндрю бросился следом, с удивлением отметив, что погоня дается ему легко.

— Папа! Мэтью упал с дерева! Он не шевелится!

— Что такое? — раздался за его спиной задыхающийся голос.

Эндрю мог не оборачиваться, он знал, что это отец Пола. Но он продолжал нагонять собственного отца.

— Папа! Мне кажется, у Мэтью паралич.

На этот раз отец услышал сына, который успел поравняться с ним.

— Не трогай коляску! — заорал он. — Дисквалифицируют!

Он толкал коляску мимо калитки, что вела в сад Эндрю.

— Где он? — крикнул сзади отец Пола.

— В нашем саду, — Эндрю оглянулся. — Он упал с дерева.

Казалось, отец Эндрю только теперь осознал слова сына.

— Я приду после финиша! — прокричал он. — Сразу же!

Отец Пола перешел на легкую трусцу.

— Пошли! — крикнул он. — Надо взглянуть!

Но отец Эндрю уже гнал коляску на последний склон.

— У нас получится, Роджер! — подбодрил он партнера.

Эндрю держался рядом с ним еще шагов двадцать, искоса поглядывая на потное, страдальческое шщо отца. Затем нырнул в сторону и помчался назад. Он пролетел мимо мистера Грассмира, который растерянно смотрел на нас, отсвечивая ровными коленями. Забытая коляска отца Пола, постепенно набирая скорость, скатывалась с холма.

vi

Отец Пола проскочил в калитку, колыхнув струпья белой отслаивающейся краски, и рванул по мощеной дорожке в глубь сада. Представшая его глазам сцена вряд ли могла претендовать на двойную трактовку: под деревом, подбоченясь, стоял Мэтью, и никогда еще он не выглядел таким значительным. Ничего удивительного: он ведь пообщался с самой смертью, и это общение наложило на него печать трагичности. Мэтью понимал, что по крайней мере на несколько следующих часов обречен на всеобщее внимание. Его немного пугала скорая бабушкина реакция, которой придется как-то противостоять. Это ведь все равно как оказаться рядом с носовым платком — высморкаться заставят по-любому. Наверняка его теперь засадят в домашнюю тюрьму. И уж точно лазать по деревьям придется тайно — как пить дать, не одну неделю. Правда, это не особая проблема, поскольку все наши занятия были тайными. Все, что мы делали в пределах видимости и слышимости наших домашних, было осознанным притворством — дабы уверить их, что мы не представляем смертоубийственной силы. Из наших родителей лишь отец Эндрю отчасти разделял нашу склонность к тайной жизни, скрытой от людских глаз. Что до остальных, то в присутствии взрослых мы старательно корчили невинных паинек. И Мэтью не надо было объяснять, как он должен повести себя. Главное — не выдать ничего существенного: все, что окажется на виду, обязано быть враньем, сплошь лживыми признаниями, а суть пусть останется тайной. Иными словами: имя, звание, номер.

Отец Пола подбежал к Мэтью, коснулся его плеча.

— Все в порядке, — быстро сказал Мэтью, не дожидаясь вопроса. — Просто слегка сбилось дыхание. Ничего страшного.

— Сядь, — велел отец Пола.

— Со мной все в порядке, — повторил Мэтью. — Я не так сильно ударился.

— Голова цела?

— Цела.

— Точно?

— Абсолютно.

— Пройдись по кругу — приказал отец Пола.

Мэтью описал идеальный круг.

— Не волнуйтесь за меня, вам надо к финишу бежать, — сказал он.

Мы стояли в стороне, давая Мэтью возможность обезопасить себя (и нас) от неприятностей. Внезапно из-за угла выскочил Эндрю и, резко затормозив, как вкопанный остановился перед Мэтью. Он открыл было рот, но наткнулся на наш взгляд. И тотчас сообразил, что, если выкажет беспокойство, фальшивая беззаботность Мэтью бросится в глаза. А в этом случае всегда имелась опасность, что родители нас разлучат. Некоторые из наших домашних, в особенности отец Пола, — впрочем, как и мать Питера с бабушкой Мэтью — подозревали, что мы дурно влияем друг на друга. Но, общаясь с нами по отдельности, присматриваясь к нам в изолированном состоянии, они никак не могли выявить источник этой пагубности. Если бы они смогли вычислить главаря, что сбивает нас с пути истинного, то оказались бы вплотную к своей цели: уничтожить Команду. Наш самый главный, самый тайный секрет заключался в том, что наиболее высокое звание было у Эндрю. Мы были Командой. Командой из четырех человек. И каждый отвечал за все. Эти прописные истины Эндрю знал лучше всех. А потому он посмотрел на отца Пола и пробормотал: