Но зачем, зачем все это?.. Почему…
В голове внезапно сам собой сочинился стишок. Или, может, кто-то сочинил его за меня и бесцеремонно впихнул в мозг:
Как нелепо, как страшно, как скоро
Вы отжили мальчишеский век.
Ваши тени мерцают укором
В светомузыке vip-дискотек.
И я продолжаю читать, не отрываясь, а стишок все крутится и крутится в моих мыслях. Все крутится и крутится…
И все продается и покупается, и нити все туже и туже стягивают, опутывают руки и ноги, и невозможно уже вырваться из этого мира, из болтанки между двух миров, невозможно не быть размазанным, как дерьмо по стенке унитаза, на обеих сторонах медали.
И снова все крутится, и снова все вертится, и снова возникают вопрос: зачем?.. возникает ощущение, что если прямо сейчас не будет ответа, можно сойти с ума, сойти окончательно и безвозвратно, потому что жить и ощущать себя размазанным дерьмом по обеим сторонам этого сраного плоского мира – невыносимо.
На самой грани слышимости вдруг донесся призрачный шепот:
«Аннигиляция…»
Содрогнувшись, я осмотрелся. За окном было темно. В комнате горел свет, но я не помнил, как его включал. Тарелка с едой была пуста, сок был допит, а абсента оставалось лишь полбутылки, но я не помнил, как ел, как делал коктейли и пил их. Да и опьянения я особого не чувствовал. Что ж, прости Серега, ты хотел как лучше, но зеленая фея меня сегодня не посещала… или я не заметил ее посещения. Я посмотрел на кровать на перелопаченные груды газет. Зато сегодня я узрел другой мир, точнее – другую сторону мира.
Играл магнитофон. И опять же я не помнил, как переставлял кассету. Ведь каждые божьи сорок пять минут я должен был переставлять кассету, иначе магнитофон сейчас бы не играл. Логично?.. Логично. Я выключил музыку. Посмотрел на часы. Одиннадцать ночи.
Черт возьми! – Одиннадцать часов ночи! До нового года – совсем чуть-чуть.
А как же пересдача? Все-таки надо было учить физику элементарных частиц, вместо просмотра пыльных газет. Несколько мгновений я мучался угрызениями совести, но это были именно несколько мгновений, и не более того.
Взгляд упал на марки возле магнитофона. Что там говорил Серега? Кладешь под язык и ловишь приход, расширяешь сознание?
Так именно сейчас – не завтра, не послезавтра, не через неделю, а именно сейчас – мне и надо срочно расшириться. Потому что нити стягивали грудь и не давали дышать, потому что чувствовать себя размазанным по стене двухмерным существом было совершенно нестерпимо, хотелось вернуть объем.
Какая там доза? Одна для меня, другая для моей неформалки. Но никакой неформалки нет. Так что заверните сразу две.
Я подошел к подоконнику, без особых раздумий и колебаний закинул обе марки в рот, потом лег на кровать, прямо на раскиданные газеты, и стал ждать…
Но ничего не происходило. Часы гулко тикали. Горела люстра. За окном было темно. По потолку шла тоненькая трещинка. Раньше я ее как-то не замечал, а теперь увидел. Ничего интересного. Я закрыл глаза…
Когда я их снова открыл и посмотрел на часы, было без двух минут двенадцать. Кажется, я заснул. Я поднялся с кровати, сплюнул то, что когда-то было марками, подошел к окну, посмотрел вниз на детскую площадку, в пространство между двумя игровыми домиками. Там никого не было.
– Что-то не прет твоя дурь, Серега, – сказал я тихо. – Видать тебе фуфло толкнули… а новый год уже вот-вот… надо отметить…
Я повернулся, посмотрел на бутылку с абсентом. Бутылка улыбалась. Я не смогу сейчас объяснить, как она могла в принципе улыбаться. Она весело искрилась в свете электрических ламп. Я подошел к столу, взял бутылку, откупорил ее и подмигнул, а она подмигнула в ответ и заулыбалась еще сильней. Я пригубил. Абсент не обжигал, но приятно растекался по языку и далее – по горлу.