The roof, the roof, the roof is on fire…
Адское жжение в глотке и груди усилилось, я поковылял на кухню, выжимая из себя горькую мысль о том, что Серега, пожалуй, прав: надо со всем этим наркотическим дерьмом завязывать. С трудом добравшись до раковины, я включил воду, поднес дрожащие губы к крану, стремясь во что бы то ни стало загасить дьявольское пламя, испепеляющее мои несчастные внутренности. А где-то сзади играла вездесущая мелодия:
We don’t need no water,
let the motherfucker burn
Burn motherfucker, burn.
Часть Третья. Двадцать седьмой Новый год. (Вступление)
С тех пор прошло четверть века, много воды утекло и многое поменялось. Я таки сумел закончить универ. На последнем курсе я познакомился с тобой. Ты ведь помнишь, как это было? Конечно, помнишь! Наверняка, как и положено женщине, раз в сто лучше меня. Мы познакомились в библиотеке. Не на дискотеке, не на вечеринке у общих друзей, не во время отдыха на море или в горах, не на работе и не через соцсети, а – черт побери! – в библиотеке!
Я писал диплом. И ты, как оказалось, занималась ровно тем же самым. Нам понадобился один и тот же редкий экземпляр книги в одно и то же время, и мы даже сперва повздорили… ну, как повздорили: мне наша маленькая ссора казалась весьма забавной, а ты восприняла ее на полном серьезе и даже назвала меня самовлюбленным, безалаберным и еще каким-то там нарциссом… что?.. все было совсем не так?.. Ладно-ладно, ты же все помнишь в сто раз лучше меня. Да и главное не то, как оно было, а чем закончилось, верно ведь?
А закончилось все тем, что мы сели рядом и по очереди читали этот редкий экземпляр и делали заметки в своих блокнотах. А потом я пригласил тебя в кафе, чтобы обсудить прочитанное и, как говорится, лучше закрепить материал. Ты согласилась, и мы, попивая зеленый чай за хлипким пластмассовым столиком, обсуждали что угодно, но только не насущные вопросы написания диплома; обсуждали долго и упорно, аж до самых сумерек. Тогда я предложил проводить тебя до дома, ибо негоже столь милой и грозной одновременно леди бродить в потемках в одиночестве. И ты снова согласилась. А возле самого подъезда я тебя внезапно поцеловал, а потом, как и положено самовлюбленному, безалаберному и еще какому-то там нарциссу, сказал, чтобы ты не воспринимала этот поцелуй слишком серьезно.
«Кто сказал, что я воспринимаю это серьезно? – ответила ты и тоже поцеловала меня. – Это все временно».
Но ничто так не постоянно, как временное. И вот мы уже больше двадцати лет вместе. Многое поменялось с тех пор. Мы поженились, у нас родились две дочери, я и Серега заделали бизнес и заделали достаточно успешно. Мы переехали в столицу. Мы все уже давно не те (и не там), что были четверть века назад. Но кое-что осталось неизменным – кое-что из моего сокровенного.
Каждый новый год, сразу после боя курантов, я становлюсь возле окна, смотрю вниз и наблюдаю за дьявольскими танцами теней, за этим коллективным Оно, за Роем. И чтобы не сойти с ума, и чтобы они не захватили мой разум, я слушаю одну и ту же песню: хит на все времена группы The Cranberries. Это мой оберег и моя молитва о мире, медленно, но неуклонно погружающемся во тьму. Сперва я прослушивал песню с помощью аудиоплеера, потом – с помощью мобильника, а теперь мне и вовсе не нужны никакие технические средства – стоит только захотеть, и я отчетливо слышу голос Долорес в своей голове.
Когда я увидел тени в следующую новогоднюю ночь, я решил, что это случилось из-за злоупотребления контрафактным вискарем. Но ровно через год я выпил от силы пару бокалов шампанского, однако все равно этот чертов сумрачный Рой предстал передо мной во всей своей инфернальной красе. А еще через год я специально оставался трезв как стекло. Ни грамма спиртного, ни одной затяжки плана – и один хрен долбаные тени, освещенные грохочущими фейерверками, выплясывали под окнами вокруг праздно шатающихся людей, вырисовывали жуткие картины, аннигилировали страх и смех, ужас и веселье, смерть и жажду беззаботной жизни.
Вероятно, я не счел бы это слишком большой проблемой: подумаешь, первые полчаса после боя курантов наблюдать нечто странное. Тридцать минут жути на триста шестьдесят пять дней с четвертью – это лишь сотые доли процента от общего времени, прожитого на нашей гиблой планете. Но увы, с этого года все стало гораздо хуже – теперь я вижу тени чуть ли не каждый день. Чуть ли не каждый божий день мглистые твари появляются в людных местах, разгуливают среди суетливых граждан, не замечающих ничего, кроме собственных сиюминутных проблем. И этот Рой, это коллективное Оно нашептывает страшные вещи, и никто их не слышит, но как будто многие им все же внемлют, меняются в худшую сторону, даже не замечая этого.