– Его так долго всей страной выбирали, считали таким умным, а мне иногда кажется, что он совсем тупой… – говорит Ира, а Рой приходит в движение, и над тенями яростно мельтешат трупные огни – красные, синие, белые, и коллективное Оно возражает маленькой женщине:
«Он не тупой. Гаранты гарантируют…»
Тени приближаются, тени обступают нас, там, где у них должны быть лица, вспыхивают десятки злобных золотистых огоньков, и я, прикусив до крови нижнюю губу, мысленно взываю к Долорес-спасительнице. Прекрасный меццо-сопрано тут же возникает внутри моего разума, распространяется приятной теплой вибрацией по всему телу, мой организм превращается в мощный ментальный излучатель и начинает постепенно разгонять мглу, заставляет Рой отступить – отовсюду слышатся бессильные и злые шиканья. Злобные огоньки гаснут, я смотрю на седую женщину, обнимающую могильный крест, и Долорес-спасительница поясняет:
Another mother’s breaking
Heart is taking over
«Да, – соглашаюсь я, – еще одно сердце матери разбито…»
Долорес-спасительница продолжает петь, и тени шипят все яростней и яростней, прячутся в призрачной дымке.
When the violence causes silence
We must be mistaken…
«Мы все равно достанем тебя! Тебя и твоих детей, твою жену и твоих знакомых, всех вас аннигилируем, – доносится слабеющий шепот. – Мы вернемся… мы обязательно вернемся…»
Боль в висках затихает, я оглядываюсь по сторонам и облегченно вздыхаю – тени исчезли.
– Что-то не так, – спрашивает Ира, с тревогой глядя на меня.
– Все нормально, – отвечаю я, – у тебя есть фотография Гарика?
Ира кивает, открывает синюю папку и отдает ее мне. В верхнем правом углу я вижу фото: лысеющий широколицый мужчина печально улыбается, в карих глазах, обрамленных тонкими морщинками, будто читается какая-то потусторонне жуткая мудрость, какое-то запредельно страшное понимание того, что все в этом мире обречено и уже ничего нельзя изменить. Я долго всматриваюсь в лицо товарища, на котором лежит тень глубокого фатализма. Кажется, он не был таким четверть века назад… или все-таки уже тогда в нем прорастали первые семена мрачной безысходности? И фантомный голос из прошлого – голос Гарика – шепчет мне на ухо: «Знаете, какая там еще фишка? Эту тварь, этого долбаного клоуна, видят только дети или только те, кого Оно может и хочет убить. Остальным – побоку! Эта тварь как бы договорилась со всеми: я забираю и убиваю тех, кого мне надо, а вы меня не замечаете, вы делаете вид, что все пучком, и тогда я вас, может, не трону».
Я отвожу взгляд от фото, обращаю внимание на белый, слегка помятый лист бумаги с двумя абзацами текста. Оба заключены в кавычки. Я догадываюсь, что это цитаты, и читаю первый абзац:
«Дерри – холодный, Дерри – бесчувственный, Дерри глубоко плевать, жив кто-то из них или умер, Дерри без разницы, взяли они верх или нет над Пеннивайзом-Клоуном. Жители Дерри так долго жили с Пеннивайзом во всех его обличьях… и, возможно, каким-то безумным образом начали понимать его. Он им нравился, они в нем нуждались. Любили его? Возможно. Да, возможно и такое».
Я поднимаю глаза на Иру и моих губ касается невольная улыбка.
– Узнаю Гарика, – говорю я, затем читаю второй абзац:
«Мне нравятся многие наши ровесники, взятые в отдельности, – сказал он. – Я не выношу и презираю мое поколение, Салл. Нам представлялся случай все изменить. Нет, правда. Но мы согласились на джинсы от модельеров, на пару билетов на Марию Карей в мюзик-холле Радио-Сити, “Титаник” Джеймса Камерона и жирное пенсионное обеспечение… Знаешь, какова цена проданного будущего, Салл-Джон? Ты не можешь по-настоящему вырваться из прошлого. Ты не можешь по-настоящему преодолеть его».
Словосочетание «жирное пенсионное обеспечение» было перечеркнуто толстой красной линией.
– Что это? – спрашиваю я, указывая на лист.
Ира горько улыбается, какое-то время молчит, потупившись и изредка шмыгая носом, затем произносит:
– Перед тем, как его забрали, Игорек сказал, что если с ним случится что-то нехорошее, то пусть на его могиле напишут одну из этих двух цитат, и он мне оставил вот эту бумажку. Сказал, что первая цитата – это из классического Стивена Кинга, а вторая, наоборот – из самого нетипичного его романа. Это были две любимые книги Игорька.
– Первую книгу я узнал, – я вожу указательным пальцем по красной линии, перечеркивающей часть текста, – а откуда вторая цитата?
– Из «Сердца в Атлантиде», – говорит Ира, – знаешь, я пыталась ее прочитать, но так и не осилила, никогда не понимала, почему Игорьку так нравился Кинг. Как будто ужасов в настоящей жизни мало.