– Мы обречены, – говорю я, – мы все обречены. Даже после смерти.
– Как на земле, так и на небесах, – исчезают лоб и нос, тухнет глаз, растворяется подбородок, тьма пока еще не сожрала лишь полусгоревшие, едва шевелящиеся губы, – чтобы изменить небесное, нужно изменить земное так, чтобы теням больше нечем было питаться. Но пока в одно и то же время будут те, кто любит баб да блюда, и те, кому отрывает взрывом ноги, будет и аннигиля…
Гарик окончательно исчезает – и ничего больше не остается от студенческого друга. Меня накрывает тоска, хочется разрыдаться.
– Подожди, – кричу я, – погоди еще немного! Не уходи! Мне нужно еще спросить! – и просыпаюсь.
Левая рука затекла. Схватившись за нее, я с трудом усаживаюсь на кровать. Поезд стоит. Ночь. За окном – пустая платформа с ярким фонарем, под которым расположена одинокая скамья. Кажется, согласно расписанию, здесь должна быть получасовая остановка. Я разминаю правой рукой затекшие мышцы левого предплечья, затем тянусь к выключателю, но в последний момент передумываю включать свет – решаю, что платформенного фонаря вполне достаточно для освещения. Я смотрю на столик, на телефон, лежащий на нем, вижу, что он полностью заряжен.
– Да, Гарик, – невольное бормотание срывается с моих уст, – я знаю, какую книгу ты цитировал. Теперь я просто обязан ее прочитать. Но сперва мне нужно взглянуть на контент нашего бывшего однокурсника. Я хочу убедиться.
Я снимаю мобильник с зарядки, открываю Телеграм, в поисковой строке ввожу имя канала: «Димон жжет».
Часть Третья. Двадцать седьмой Новый год. (Димон)
Какое событие из нашего личного я назвал бы самым важным в 2017 году? В том году ты получила второе высшее образование. Теперь ты у нас дипломированный психолог. Ты говоришь, что наконец нашла себя в своей новой специальности, хоть она и не приносит нормальный доход. Хорошо, когда можно позволить себе заниматься тем, чем хочешь, не боясь остаться без куска хлеба. Плохо, что так делать могут отнюдь не все.
В том же году Долорес О’Риордан поведала миру о том, как создала свой самый главный хит. Мотивом для написания песни стал теракт, произошедший в марте 1993 года. В результате взрывов бомб в людном месте в Уоррингтоне более пятидесяти человек получили ранения разной степени тяжести, а трехлетний Джонатан Болл и двенадцатилетний Тим Перри погибли. Ответственность за акцию взяла на себя Временная ИРА.
«Мы ехали в туристическом автобусе, и мы проезжали рядом с местом, где это произошло, – говорила Долорес. – Это по-настоящему потрясло меня, хотя я была совсем молодой. Я ясно помню, как меня шокировало то, что невинные дети оказались втянуты в эту ситуацию. И вот я, молодая женщина, говорю: "It’s not me". Несмотря на то, что я родом из Ирландии, я не имею никакого отношения к этому. Быть ирландкой было довольно сложно, особенно в Великобритании, где существовало такое напряжение».
Я вспоминаю об этом, когда вижу фото разрушенной многоэтажки. Ракета попала в жилой дом, погибли десятки человек, в том числе и дети. Это фото размещено в телеграм-канале «Димон жжет». У поста есть название, жирными буквами написано: «Доигрались, клоуны!».
Сам Димон неплохо выглядит. Я не помню, как он выглядел в юности, но сейчас с аватарки на меня смотрит холеное самодовольное лоснящееся лицо многажды заслуженного чиновника. Аккуратно зачесанные назад русые волосы. Глаза выцветшие и ничего не выражающие. Пустые глаза. Пухловатые щеки и немного мясистый нос, капризные губы и двойной подбородок, свидетельствующий о хорошем питании. Неплохо. Очень даже неплохо.
«Ты им служишь, Димон?» – спрашиваю я мысленно.
Краем глаза я замечаю движение. На платформе, под фонарем на скамье, кажется, кто-то сидит. Кто-то в старых кедах, рваных джинсах и грязном свитере. Но я не решаюсь повернуть голову, читаю пост.
«Думаете, если это наша ракета, то это мы виноваты? – пишет Димон. – Нет, вина полностью лежит на вас, ублюдки. Вы и есть убийцы собственных детей. Если бы вы хотели мира, вы бы договорились с нами, вы бы приняли наши миролюбивые предложения, а теперь пожинайте, твари, то, что имеете».
«But you see, it’s not me…» – шепчу я про себя, шепчу голосом Долорес-спасительницы.
А за окном, на скамье уже нет кого-то в кедах, джинсах и свитере, вместо него уже сидит тень: черная, беспросветная, с злобно пылающими золотистыми огоньками там, где должны быть глаза. Но я не поворачиваю голову, я продолжаю читать.
«Мерзавцы спутались с заокеанскими педиками, – отжигает Димон, – подставили свои немытые жопы и получили за это всратую печеньку. И как? Помогли вам их гейские ценности? За все приходится платить. Вы платите за это своими детьми! И в том не наша вина! Блудные младшие братья и сестры, вы еще приползете на коленях обратно в семью!»