Я невольно ухмыляюсь: третий вариант стопроцентно отметается. Есть, конечно, дополнительная опция: стать слепоглухим и не замечать творящийся вокруг беспредел, делать вид, что все хорошо. Но я не смогу так. Просто физически не смогу. Потому что тот, кто хоть раз в жизни видел истинную природу теней, никогда этого не забудет…
До сего дня я полагал, что существует только три выхода. Но, оказывается, есть еще один: бросить открытый вызов, присоединиться к клубу неудачников. Но смогу ли? Я качаю головой. Дети…
Дети видят истинных убийц, дети знают, что с такими гарантами у них нет будущего, что за ними могут прийти и отправить на фарш. Кое-кто из детей пытается сопротивляться. Самое ужасное состоит в том, что неудачниками их считает не только Димон, но и я. И спроси Серегу или покойного Гарика, что они думают по этому поводу, я более чем уверен, что получил бы тот же ответ: «Это бесполезно». Но дети не знают, что это бесполезно. Или не хотят знать. Или не хотят верить. Дети хотят, чтобы у них было будущее… особенно те дети, которым папа не может помочь с учебой в Чехии…
Вот я и перечислил все варианты. Осталось выбрать. Впрочем, откуда я знаю, что вариантов всего четыре? Их может быть и пять, и шесть, и десять, и сколько угодно. Просто я их не вижу, как другие не видят Рой.
Я чувствую, что уже завтра ко мне придет нужное решение, а пока я смотрю в окно. Новый год уже наступил, где-то громыхают петарды, вдали вспыхивают огоньки – красные, зеленые, желтые. На детской площадке малолюдно, всего одна пьяная компания. Мужчины и женщины примерно моего возраста что-то орут, смеются. А рядом начинают материализоваться тени, и Долорес-спасительница затягивает песню-заговор.
Я знаю, что тени бродят не только по улицам, они стоят, незримые, возле каждого праздничного стола, они купаются в человеческих страхах, они пьют людскую праздность, они обожают пиры во время чумы. Они разбухают от аннигиляций, подобно пиявкам, и, неслышимые, урчат от удовольствия, потому что прямо в эти новогодние минуты, кто-то обязательно агонизирует, кто-то умирает, истекая кровью, выползая из-под горящих обломков, кто-то воет от ужаса и боли.
Долорес поет о 1916 году, о том, что он постоянно повторяется. Когда я впервые узрел тени, я не понял, что имелось в виду, думал, это о Первой мировой и о Верденской мясорубке, но теперь точно знаю – это о Пасхальном восстание в Ирландии, случившемся более чем сто лет назад, о вековой вражде двух весьма близких народов. Однако у каждого поколения есть свой персональный 1916 год, своя Верденская мясорубка и своя личная Ирландия. И пока большинство не осознает себя неудачниками и не вступит в соответствующий клуб по противодействию кровавым клоунам и коллективному Оно, 1916 год обречен наступать вновь и вновь…
Я смотрю вниз на веселящуюся компашку. Они, радостные, горланят песни, смеются, поздравляют друг друга. Я смотрю и думаю: «Что же, черт возьми, происходит в ваших головах?»
И бессмертный голос Долорес вторит моим мыслям:
What’s in your head, in your head?
Zombie
Zombie
Zombie