Старую океанийскую песню, вообще искусство Океании можно понять лишь в прямом контексте традиционного быта и мировоззренческого комплекса островитян. Вне этого они просто не существуют.
Одна из примечательных особенностей жизни общества в условиях первобытнообщинного строя на разных этапах его развития состояла в том, что вся жизнь, во всех ее многообразных проявлениях подчинялась сложной регулирующей традиционной системе, организовывалась на прочных неписаных нормах. Это в равной степени относится и к общинно-родовому коллективу в целом, и к отдельному человеку. Различные стороны жизни — производственная, семейная, социальная — были включены в регулярно повторявшиеся во времени циклы, каждый из которых был строго регламентирован. Песни жили внутри {5} таких циклов, были соотнесены с их движением, с отдельными их моментами и эпизодами. Они не могли быть выведены за пределы этих циклов и вне связей с ними теряли свой смысл. Напротив, — в составе циклов — они обнаруживали свою глубину и содержательность. Именно здесь они представали как произведения большого искусства: песни приносили людям непосредственную пользу, но вместе с тем и высокую радость; рассматриваемые как одно из эффективных средств достижения практических целей, они одновременно воспринимались эстетически; знание и исполнение их требовали настоящего мастерства и душевной отдачи. Словом, океанийский фольклор свидетельствует, что прямая вовлеченность искусства в повседневные заботы и нужды людей не принижает, но возвышает его, придавая ему особенную неповторимость и силу воздействия.
Можно сказать, что океанийская песня всегда была обращена к посвященным, — если под посвященными понимать не узкую касту, избранную элиту, а исторически сложившийся этнический коллектив. При этом важно сразу же заметить, что степень посвященности была строго дифференцирована для разных половозрастных групп (а на более поздних исторических этапах и для наметившихся либо уже определившихся социальных групп). Один и тот же фольклорный феномен — церемония, танец, песня, звучание музыкального инструмента — открывался по-своему, с разной степенью содержательности и значимости, мальчику, не прошедшему еще обряда инициации, его матери и другим женщинам, юношам и мужчинам.
...На площади папуасской деревни готовится очередная грандиозная «тайная» (то есть скрытая от непосвященных) церемония. Из ближайшего леса доносятся зловещий вой гуделок и рев бамбуковых флейт. Женщины и дети немедленно укрываются в хижинах — им строго-настрого запрещено не только видеть эти музыкальные инструменты, но и слушать их, они сидят, дрожа от ужаса и вспоминая рассказы мужчин о чудовищных птицах, время от времени появляющихся в деревне и издающих страшные звуки. Иногда женщинам вменяется в обязанность кормить эти существа — они со страхом подходят к хижине и протягивают через дверь наколотые на кончики стрел кусочки мяса. {6}
Мужчины, конечно, реально представляют себе, что такое эти флейты и гуделки, — ведь они сами их изготовляли, они хранят гуделки в специальных домах, выносят во время празднеств и играют на них. Но в то же время эти предметы в их сознании окружены таинственными и важными связями: флейты являются воплощением мифологических существ — культурных героев, чудовищ, предков, и поэтому к ним особое отношение; они заключают в себе жизненную силу и могут стимулировать рост свиней и развитие огородных культур: для этого надо строго следовать принятым обрядам, важное значение в которых придается флейтам. Мальчики, проходящие обряд инициации, впервые видят гуделку на специальной процедуре, узнают из мифов о чудесном происхождении флейт и гуделок, об их особых качествах и сами становятся «отцами» набора «птиц» — флейт.
Звуки гуделки символизируют голоса предков. Те, что звучат в низком тоне, считаются мужчинами, повыше — женщинами, еще выше — детьми. У них есть имена — те же, что у предков, великих воинов, которых они представляют. Считается, что женщины и дети никогда не видели гуделок. Но и мужчины, глядя на эти деревянные пластинки, напоминающие ножики, раскрашенные в две краски и отполированные, с разным орнаментом, иногда очень богатым, испытывают трепет. Даже старые вожди, готовясь к операциям с гуделками, дрожат от страха. Когда при вращении пластинка, привязанная к длинному шнуру, с воем разрезает воздух, посвященные связывают с этим свои надежды: гудение на огороде должно способствовать росту ямса; перед охотой оно погонит дичь в нужном направлении; во время засухи поможет вызвать дождь; в ходе церемонии оно знаменует появление предка, которому церемония посвящена; во время войны оно служит знаком перемирия...