Выбрать главу

Общественность молодых независимых государств, борясь за просвещение своих народов, за то, чтобы все блага современной цивилизации стали их достоянием, в то же время стремится уберечь богатое культурное наследие от исчезновения, законно видя в нем ценный источник развития национальной культуры. Для передовых общественных сил Океании старый фольклор и культурные традиции прошлого, так же как и живое, продолжающееся {13} творчество, полны особенного современного звучания. Они видят здесь запечатленными важнейшие этапы народной истории, существенные стороны богатой духовной жизни, выражение современных стремлений.

* * *

Начиная с Джеймса Кука и его спутников и вплоть до наших дней, путешественники, ученые-этнологи, любители экзотики, посещавшие Океанию, работавшие здесь иногда долгие годы, неизменно обращали внимание на фольклор, музыку, пляски, давали более или менее пространные и точные описания, публиковали записи и переводы текстов, предлагали свои толкования океанийских песен, изучали их историю, стремились раскрыть специфику. Со временем океанийский фольклор стал фиксироваться с помощью новейшей техники, воспроизводиться на грампластинках, звучать с киноэкранов.

«Цивилизованный» мир постепенно открывал для себя богатое и неповторимое музыкально-песенное искусство обитателей Океании. Нельзя сказать, чтобы он продвинулся в этом достаточно далеко. Здесь для сравнения приходит на память другое — не менее замечательное и самобытное — искусство океанийцев: их деревянная скульптура, ритуальные маски, различные резные изделия. В лучших музеях Европы, Америки, Австралии посетителей буквально приводят в трепет эти экспонаты, исполненные часто непередаваемой экспрессии, эмоциональной выразительности, поражающие мастерством выделки. Издано на разных языках огромное множество книг с превосходными репродукциями и описаниями этих экспонатов. Гордость Ленинградского Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого составляют океанийские коллекции Н. Н. Миклухо-Маклая, Дж. Кука, русских путешественников начала XIX в. Среди них — много так называемых примитивных музыкальных инструментов: барабанов, бамбуковых труб, гуделок, колотушек и т. д. Безмолвно лежат и висят они за стеклами шкафов, лишь своим присутствием напоминая нам об искусстве далеких народов.

Чтобы по-настоящему приобщиться к народно-поэтическому творчеству, ощутить его неповторимую силу, нужны живые встречи с ним. Даже ученому-специалисту {14} самое полное и добросовестное изучение материалов, собранных и опубликованных другими, не может до конца заменить непосредственного соприкосновения с живой песней, с людьми, которые ее создают, исполняют, хранят.

На долю автора этих строк выпало истинное счастье — слышать и «видеть» океанийскую песню в ее реальной и многоликой сегодняшней жизни. В качестве члена этнографического отряда экспедиции Академии наук я участвовал в 1971 г. в шестом рейсе научно-исследовательского судна «Дмитрий Менделеев» — в том самом, который позднее получил известность как рейс «по следам Миклухо-Маклая». Впрочем, мы высаживались и в таких местах, где Миклухо-Маклай не бывал. Маданг и Берег Маклая (Новая Гвинея), Новые Гебриды, Новая Каледония и Фиджи (Меланезия), Западное Самоа и острова группы Тувалу (Полинезия), Науру и острова Гилберта (Микронезия) — таковы главные пункты нашего плавания [1, 5, 9]. Повсюду в местах высадки моей научной задачей было — записывать песенный фольклор и собирать данные о его сегодняшнем состоянии.

Первая моя встреча с океанийской песней произошла июльским утром в папуасской деревне Бонгу, которая вошла в историю благодаря Миклухо-Маклаю. На просторной площади, окруженной легкими, поднятыми на сваи хижинами, собралось едва ли не все население деревни. Мне удалось уединиться с небольшой группой мужчин, которым я разъяснил, что хотел бы услышать их песни, показал, как работает магнитофон, и сказал, что песни, которые я запишу, мы отвезем в страну Маклая и много-много людей услышат, как поют люди Бонгу. Не прошло и получаса с момента моего появления, как фольклорная работа шла уже полным ходом. Меня устроили на низенькой скамейке в тени под деревом: по мере того как тень передвигалась, я менял свое место со всем своим хозяйством, разложенным на циновке.