Но его выступление и реакция на него разбили ей сердце.
— Я больше не могу так, — прошептала она и стремительно вышла из комнаты.
Симона поспешила за ней.
— Куда ты идешь? — крикнула она, когда догнала Эдит в коридоре.
— В мою гримерку. — Эдит не остановилась, а решительно зашагала дальше.
— Куда? Тебе следует быть рядом с ним в такие моменты.
Эдит остановилась и повернулась к Симоне. Переживания, вызванные непониманием публики, неожиданным визитом Анри и чувствами Ива, сдавили ее железной рукой. Ее начало охватывать раскаяние, на смену логике пришли чувства — и нервы не выдержали.
— Чего ты хочешь? — закричала Эдит. — Я что, должна бежать на сцену и утешать его у всех на глазах? Он никогда не простит мне этого.
Симона глубоко вздохнула. Она открыла рот, но не успела что-то сказать, как Эдит продолжила:
— Он не тряпка, Момона. Если он не сможет принять неизбежность поражений и захочет все бросить, он это сделает. Я ничего не могу тут изменить.
Едва озвучив эту возможность, она поняла, что ее беспокойство связано не только с выступлением Ива, но и с его реакцией на присутствие Анри. Как она справится, если Ив ее бросит? Ее одолели тревожные мысли: возможно, она слишком долго играла с ним. Это следовало прекратить. Ей стало дурно. Она оперлась рукой о стену.
— Я просто имею в виду, что ты должна подождать его за кулисами, — спокойно ответила Симона. — Когда он выйдет, то будет нуждаться только в тебе.
Признав правоту подруги, Эдит все же нервно фыркнула и отвернулась от нее. Она передернула плечами, будто стряхивая с себя ношу, но чем ближе подходила к выходу на сцену, тем яснее ей становилось, что Симона права. Это был ее долг не только как любовницы, но и как наставницы. Когда публика отпустила Ива Монтана вежливыми, но сдержанными аплодисментами, Эдит, скрытая занавесом, уже ждала его у выхода со сцены.
Скромные аплодисменты продемонстрировали более чем очевидный провал. Ей не нужно было видеть зрителей, чтобы знать, как они с недовольными лицами хлопают в ладоши исключительно из милости и в это же время прокручивают в уме цену билета на выступление, которое им не понравилось. Ладно, в конце концов, главный аттракцион еще впереди. Она их покорит, в этом Эдит была уверена. Как была уверена всегда, с тех пор, когда Раймон Ассо вывел ее, совсем еще молодую, на сцену АВС, а она, смущаясь, делала единственное, что действительно умела, — пела. Эдит не пришлось потерпеть неудач, подобных той, которую испытал Ив Монтан. Ее поражения были связаны скорее с человеческой природой. Невольно она вспомнила об Андре, которая в Париже ожидала вызова в комиссию в качестве свидетеля.
Ив подошел к ней, низко опустив голову. Казалось, он так задумался, что не замечает ее. Только когда она оказалась прямо перед ним, он поднял глаза.
— Ты видела публику, не так ли? — спросил он. Его голос был твердым и гораздо менее печальным, чем она ожидала. — А ведь когда-то я праздновал здесь свой триумф…
— Лион — это не вся Франция… — начала она, но остановилась, поняв, что уже говорила то же самое в Орлеане.
К ее удивлению, на его лице промелькнула улыбка. Сначала было просто подергивание губ, но потом лицо его просияло, и, наконец, раздался смех — без малейшей горечи.
— Они глупые.
Он охарактеризовал вкус публики с такой досадой, как если бы в мирное время купил трусы не того размера.
— Я когда-нибудь их завоюю. Может, не завтра. Но когда мы вернемся, они будут аплодировать с энтузиазмом.
«Он молодец, — подумала она. — Сделал еще шаг к тому, чтобы стать настоящей звездой».
— Мадам Пиаф, — позвал кто-то. — У вас две минуты до выхода.
Ив обнял ее.
— Тьфу-тьфу-тьфу, дорогая, — прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы.
Она прижалась к нему, отдаваясь исходящей от него внутренней мощи и физической силе. Они были такими разными, но их тела — единым целым.