Поеживаясь под тонким маскировочным плащом, Василий смотрел на реку и вслушивался в тишину. Но его слух ловил только слабый звон капель. Это ивы роняли в воду росу со своих листьев,
«Никого», – подумал пограничник. И тут он чуть не задохнулся от неожиданности.
Он каждую минуту внутренне был готов к нападению с той стороны, но то, что он увидел, было настолько необычным, что он замер, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
От чужого берега отходили низкобортные лодки.
Зоркими глазами охотника он сразу же разглядел, что это резиновые понтоны и их много. Он понял, что через реку плывут не просто диверсанты, подумал: «Вот он, мой черед», – и лег тут же, где стоял, на мокрый, скользкий приплесок. Осторожно просунул автомат между тонкими ивовыми стволами, припал щекой к холодному, влажному от росы прикладу.
Когда понтоны, опережая друг друга, выплыли на середину реки, где на быстрине рябился свет месяца, Василий крикнул громко и властно:
– Стой! Кто идет?
В ответ раздались выстрелы.
Василий нажал теплый от пальца спусковой крючок. Автомат часто задрожал. Еще несколько выстрелов успел дать Василий, со злой улыбкой наблюдая, как ближний, прошитый пулями понтон быстро погрузился в воду. Вместо него на воде остался десяток темных голов.
Василий перевел мушку на соседний понтон и тут же почувствовал резкую боль в ноге. Пятясь, он отполз повыше, за корягу, и только здесь услышал, что на реке стоит сплошной грохот бьющих с понтонов и противоположного берега пулеметов.
Стреляя по надвигающимся понтонам, Василий видел, что они плывут теперь уже по всей реке, и влево, и вправо – насколько хватало глаз.
Передние лодки коснулись тупыми носами берега, когда его автомат замолчал. Кончились патроны. Тогда он, далеко назад занеся руку, швырнул гранату.
Взрыв сорвал листья с прибрежного ивняка, опалив его тонкие, влажные ветви, и через их поредевшую завесу Василий увидел полузатопленный понтон с убитыми. Но живые продирались сквозь чащу, что-то крича и поливая берег из автоматов.
Василий бросил еще две гранаты, слыша, как мягко стучат пули, впиваясь в корягу, за которой он лежал. Берег перед ним очистился, но в стороне он увидел, что через реку уже протянулась узкая лента наплавного моста, и по нему с глухим ревом ползут танки, а выше по нашему берегу вырастает стена земли и дыма от взрывов.
Сквозь гул он различал татаканье родного «максима» – где-то слева и сзади. Видимо, там, на соседнем посту, вступила в бой вся застава.
После первых выстрелов он ждал помощи с заставы, но теперь понял, что свой пост ему придется держать одному и что вряд ли он уедет в отпуск. Он весь внутренне собрался, поняв это, и решил, что будет держаться до конца.
В памяти опять ясно встал день расставания, Анютка, но теперь почему-то он никак не мог представить ее лица. Вместо синих Анюткиных глаз он видел заплаканные глаза матери.
К берегу против него приткнулось не меньше десятка понтонов. Он решил отойти вглубь, где рос густой орешник, и, согнувшись, побежал, припадая на простреленную ногу, разбрызгивая мелкие дождевые лужицы. Пули со свистом обгоняли его, сбили фуражку. Не добежав до орешника, он упал в какую-то неглубокую яму. Полежал несколько секунд, не двигаясь, тяжело дыша, и бросил последнюю гранату в карабкающихся на берег солдат.
В это время рядом с ямой оглушительно рванула мина, и он почувствовал, как осколок прожег ему левое плечо, а в ушах смолк грохот, из них на шею теплыми струйками потекла кровь. «Перепонки в ушах лопнули», – подумал он и ощутил, как по щеке чиркнула пуля. Василий сплюнул густую кровь, ничего не слыша, кроме стука своего сердца, часто втягивая спекшимся ртом влажный речной воздух, перемешанный с запахом гари, которую наносило ветром сбоку, из-за орешника. Потом он с трудом открыл глаза, поднялся на колени и увидел, что светает, а вражеские солдаты подступают к нему, уже не стреляя.
Он разглядел их бледные, возбужденные лица, глубокие железные каски с рожками на боках, их необычную травянисто-зеленую форму и почувствовал холодок страха, но подумал: «Не сдамся».
Превозмогая головокружение и боль, Василий вылез из ямы, встал в рост и, сплевывая розовую пену, крикнул:
– Не подходи, сволочи!
Высокий, легко раненный в руку офицер, видя, что пограничник поднимает над головой автомат, что-то приказал. Тогда один из приблизившихся солдат прыгнул сзади к Василию и с размаху ударил его штыком…
Вчера Авдотья засиделась у Пешниных, на сердце было как-то неспокойно. В окнах потух последний свет зари, Авдотья взялась за свою палку, но тут же оставила снова. Остановила ее необычайная, не слышанная ранее песня, которую исполняли по радио.