Я пригляделась получше и обмерла: Камертоша! Братишка! И Павел Андреевич обрадовался:
— Вот ценная находка!
Через минуту мы поехали. Протирая ветошью забрызганного керосином братишку, Павел Андреевич говорил:
— Удивительно, как мог Камертон в кузов машины попасть?
— Удивительно другое, — сокрушенно качал головой шофер. — Как могла пробка у бочки отвинтиться? Я же ее собственными руками завинчивал.
Камертоша подмигивал мне и усмехался: он кое-что знал, но до поры до времени помалкивал. И лишь когда мы, наконец, остались одни на новом месте, он мне рассказал следующее.
Камертоша упал за окно. Ударившись о ветку тополя, он отскочил от нее и угодил прямо в кузов грузовика, прямо на железную бочку с керосином. З-звяк! Дзень! И соскользнул на пол кузова.
— Эй, кто здесь дерется? — громыхнула басом Бочка.
Ни жив ни мертв Камертоша затаился. Накатится такая махина — раздавит!
Но Бочка — сварливая, крикливая, когда пустая; ласковая, тихая, когда полная, — сказала:
— Эй ты, рогулька, тебя как зовут?
Камертоша, который и впрямь был похож на рогульку, из каких мальчишки рогатки делают, робко ответил:
— Меня? Камертон.
— Камертон? Камертошка, то есть. Впервые слышу такое имя. А что ты умеешь делать, Камертошка?
— Давать ноту Скрипке. Послушай! — и Камертоша, подпрыгнув, ударился о пол кузова — ля-аа!
— Писк! — фыркнула Бочка. — Вот если я звякну — на другом конце деревни слышно. А кто такая Скрипка?
— Сестра моя.
— Такая же рогатая?
— Нет, она у меня красавица: гнутый гриф, в деках вырезы, вся под лаком…
— А где же она?
При воспоминании обо мне Камертошу охватила тоска. Мелко позванивая, он забился о пол.
— Она… она там, наверху осталась… Скрипочка! Сестрица моя! — и Камертоша забился сильнее.
— Хватит скулить, — перебила его Бочка. — Расскажи все толком.
Камертоша рассказал, как раньше мы жили. Как попали в этот дом, как девушка вначале тоже цены нам не знала.
— Сестра терпела. Знаешь, нудно, когда на тебе учатся: пиликают и пиликают с утра до ночи. Но сестра терпела. Она даже радовалась. Ведь звезды с неба сразу никто не хватает. Мастерство скрипача приходит со временем. И она терпела. «Скоро, скоро, — говорила она, — я запою во весь голос! — Только у бездарного скрипача струны поют. У таланта поет скрипка! Каждая ее планка! Душа скрипача поет в скрипке. А у этой девушки есть талант. И она далеко пойдет! Скоро, скоро я запою во весь голос!..»
Но Скрипке так и не пришлось запеть во весь голос. У девушки уже неплохо получалось. Ее хвалили. И вдруг — наступила весна, и меньше, меньше она стала играть. Все больше то в парк уходила, то перед зеркалом часами просиживала…
И наступил день — пальцы ее перестали слушаться. Попадают под струны, берут не те ноты. Какими она только словами не ругала Скрипку, словно та во всем виновата. Ведь ленивому больнее всего признаться в своей лени… потом — темный чулан, пыль, ржавчина, мыши… А сейчас… что с ней будет сейчас… Эх, как из-за некоторых людей иногда вещи страдают…
— Да, — вздохнула Бочка. — Я вот тоже — когда меня сделали, на все была годна: и масло, и мед, и ключевую воду перевозить. А меня под керосин, под бензин! Вот и нюхай его, проклятого, всю жизнь. Да, с нами не считаются.
В это время машину стали заводить, и Камертоша с Бочкой притихли. Мотор торопливо чихнул, кашлянул, машина дрогнула и покатила по городу. Камертошу на ухабах подбрасывало и, заикаясь от толчков, он спросил:
— А ка-как тебя зовут? Динь-динь!
— Чудак, Камертошка, образованный, а не знаешь. Я всему миру известна, Я — Бочка! Да! Обо мне, брат, басню сочинили. Во как!
— А чем ты прославилась, Бочка? Динь-донь!
— Гоп-гоп! Своей музыкой! Когда меня пустую везут по деревне, особенно на дрогах — все собаки выскакивают из-под ворот и лаем приветствуют. Больно уж нравится им моя музыка. А чем ты теперь думаешь заниматься, Камертошка?
— Эх, Бочка, даже не знаю, что и придумать. Динь-донь!
— Ги-гоп! Эх ты, ученый! А знаешь ты, куда мы едем? В деревню! Там, брат, пустозвонов и лодырей не любят. Это дело собакам отдали. Раз нет при тебе твоей Скрипки, то придется тебе профессию менять, Камертошка.
— Но я же, кроме как ноту давать, ничего не умею.
— Да, тяжелый случай. Подумать надо.
Бочка задумалась. Город остался позади. Камертоша на ухабах все подскакивал: