Выбрать главу

Он что-то недоговаривал. Хизер чувствовала. Эмоции Коннора всегда были как на ладони, да он их особенно и не скрывал, и сейчас она понимала: он хочет что-то сказать, но боится. Холодное, липкое, очень нехорошее предчувствие заворочалось внутри.

— Коннор…

Прикрыв глаза, он вздохнул.

— Шериф всё ещё думает, что Джемму загрыз медведь, и я думаю, это так и есть, но… она не просто так вытащилась на улицу ночью, Хизер, — ему с трудом давалось каждое слово. — Она знала о нас, у неё были фотки. И я не хочу от тебя это скрывать.

Горло у Хизер сжалось от страха. Она знала, Боже, она знала, что они не должны были… Господи. Если Стоукс успела кому-то рассказать, что теперь будет с Коннором? С ней? Но если бы она рассказала, то слухи бы уже расползлись, на них бы уже косо смотрели…

Пока что ничего не происходило.

Хизер непроизвольно сделала шаг назад, отстраняясь от Коннора, хотя ей меньше всего этого хотелось. Эта дистанция причиняла ей нефантомную боль в сердце, сжимающую, давящую. Господи, если кто-то узнал…

— Коннор, если она успела кому-то рассказать… — она сжала пальцами виски, зажмурилась. Почему, почему она поддалась этим чувствам, черт бы её взял?! Дура. Дура, дура, дура. — Ты же понимаешь, что это конец?

Всего один поцелуй.

Всего несколько встреч.

Всего, всего, всего. Горло сжималось, и в голове шумело. Паника накатывала на Хизер неотвратимой волной, грозясь захлестнуть.

— Не думаю, что она кому-то сказала. Шериф… он видел фотки, — Коннор обхватил её, вырывающуюся, вжал в себя. Хизер дернулась, раз, другой, но он обнимал её крепко, утыкаясь лицом в её волосы. — Я сказал, что я не настолько отбитый, чтобы подвергать свою и чужую жизнь риску. Я просто не хотел скрывать это от тебя. Прости меня, Хизер, пожалуйста, только не отталкивай… — он прижался губами к её виску. — Я…

— Коннор… — каждое слово проходилось по горлу, словно наждачка. Хизер чуть отстранилась. — Коннор, если бы ты не нравился мне, я бы не пришла тогда в этот чертов мотель, я бы сделала вид, что ничего не происходит, я… — слёзы обожгли ей глаза, она моргнула, смахивая их. — Но нам лучше подождать до выпускного.

— Не лучше, — он упрямо мотнул головой. — Хизер, нет. Не лучше. Пожалуйста. Я не для этого тебе рассказал.

— А для чего? Боже, Коннор, если кто-то узнает, ты никогда от этого не отмоешься! Я не знаю, чем я думала, соглашаясь приехать, я…

— Ты думала, что я тебе нужен, — он обхватил её лицо руками, прижался лбом к её лбу. Хизер затрясла головой. Её и саму трясло от ужаса, от осознания, что они поддались этим чувствам, что это теперь может стать достоянием общественности, что они оба в опасности, что… — И ты мне нужна. Охренеть как нужна. Слышишь?

Это, наверное, был разговор слепого с глухим. Хизер сжала губы.

Волна паники чуть схлынула. Да, новость оказалась ледяным душем на самую голову. Но она должна, обязана попытаться думать трезво. Вернуть себе контроль над ситуацией, потерянный ровно в ту минуту, когда Коннор поцеловал её в пустом классе.

Ещё тогда нельзя было этого позволять.

Если шериф даже её не узнал… это всё равно маленький городок. Шила в мешке не утаишь. Все откроется.

Они должны, должны подождать до мая.

Глаза у Коннора были темные-темные, огромные, и она не могла не смотреть в них, не тонуть в них. Перевела взгляд на его губы, и стало ещё хуже: Хизер помнила, как он целовал её, жадно, жарко, как ласкал её, а она цеплялась пальцами за простыню и тихо стонала.

— Коннор, мы должны подождать, — с каким трудом ей дались эти слова! Хизер осторожно отодвинулась от него, закусила губу. — В этом городе тяжело хранить тайны. А мы не особо пытаемся, — она кивнула на дверь подсобки. — Всего несколько месяцев. Пока ты не выпустишься.

Коннор покачал головой. Шагнул к ней, вновь сокращая расстояние, и Хизер едва удержалась, чтобы снова не отступить.

— Я не смогу. А ты?

Хизер тоже не сможет. Она знала это. Не сможет смотреть на него на уроках, ловить его взгляд, слушать его голос. Не сможет не думать о нём, не представлять его, касаясь себя по вечерам. Теперь она знает, каким он может быть, какой он…

И у неё не будет сил.

Она должна была предвидеть этот тупик. Она понимала, что так будет.

И вот они оба здесь.

Хизер сглотнула.

— Я тоже… не знаю, смогу ли. Но хотя бы сейчас, пока всё не уляжется, мы должны попытаться. Пожалуйста, Коннор. Давай будем осторожнее.

Он моргнул.

— Я не знаю… я даже сейчас чертовски хочу тебя, — Коннор снова сгреб её в охапку, покрыл поцелуями лицо. — Хизер…

Нет, она не сможет, она точно не сможет. Хизер всхлипнула, запрокидывая голову, позволяя ему прижаться губами к её шее, с трудом сдержала стон.

— Хотя бы неделю, — прошептала она. — Пока всё не уляжется. Ладно?

Коннор бессильно застонал, уткнувшись в её шею. Кивнул.

— Ты права. Ты так блядски права, что меня это бесит. Неделю, ладно? А там посмотрим.

Хизер вышла в коридор первой. Было пусто. С опаской она заглянула за ближайший угол, но и там никто не прятался, не слышались чьи-то торопливые шаги.

Она выдохнула.

С Коннором невозможно было договориться. Но неделя. А потом, может, ещё одна. А потом… вдруг удастся уговорить его подождать до мая? Хизер знала, что будет резать без ножа и его, и себя, но иного выхода у них не было.

У шерифа не было доказательств, но они могли ещё появиться.

Её сердце ныло, однако Хизер думала, что приняла верное решение.

Вот если бы она ещё это чувствовала.

========== Глава двадцать девятая ==========

Комментарий к Глава двадцать девятая

Aesthetic: https://vk.cc/ccmBQK

Зря он рассказал. Или не зря?

Коннор злился на себя, на Джемму, на шерифа. На всех и разом, кроме Хизер — на неё просто не мог, да и знал, что она, черт возьми, права. Было слишком легко думать, что всё будет хорошо, пока от реального мира их отделяла дверь номера в мотеле, но окружающий повернулся своей уродливой харей.

Если бы они могли запереться в том номере… Коннор мотнул головой. Захлопнул учебник по биологии и приложился лбом о мягкую обложку. Хизер была, мать вашу, права. Им нужно подождать. Но ничего в жизни не казалось таким неправильным, как ожидание. И ничто не было столь верным, чем Хизер Ньюман в его объятиях.

Коннор понимал: он подвергает её опасности. Они ходят по чертовски тонкому льду. Если шериф вдруг решит, что хочет выяснить, правдивы ли его подозрения насчет Хизер, они могут крупно влипнуть. Наверное, впервые в жизни Коннор очуметь как позавидовал Крису: его девчонке хоть и было двадцать, но она не была его учительницей. Они могли встречаться открыто, хрен бы ему кто слово сказал.

— Сынок, ты идешь на похороны? — мать заглянула в спальню. — Её родители сказали, что прощания не будет, но на похороны могут прийти все, кто хочет. Знаю, что вы расстались, но смерть бедной девочки была ужасной, и я подумала…

Коннор застонал, потирая лицо ладонями.

Он всё ещё понятия не имел, зачем идти на похороны Джеммы, пусть там и соберется куча их одноклассников. Большинство всё равно её терпеть не могли, а теперь будут притворяться, что Джемма была их лучшей подружкой, хотя и общались-то с ней только чтобы не попасть в категорию тех, кого она не выносила. Оказаться там значило подписать себе приговор до конца старшей школы.

— Мам, — он вздохнул, — с Джеммой я расплевался ещё перед летними каникулами. Она та ещё сука. И я не думаю, что её предки будут рады видеть меня после того, как мы разругались.

«А ещё она буллила Кэрри и узнала, что я встречаюсь со своей учительницей, так что у меня с Джеммой свои счеты были, мам. Пусть она и мертва, но говна сделала порядочно»

Разумеется, вслух он этого не сказал.

— Коннор, — мать присела на кровать. — То, что вы расстались, не значит, что Джемма не заслуживает последней дани уважения.

Всё, что ему хотелось — остаться дома. Воспоминания о Джемме и их отношениях и без того постоянно всплывали в его голове, хорошие и плохие. Цветы, которые он ей дарил. Истерики, которые она устраивала, если ей казалось, будто кто-то к нему клеится. Их секс, порой нежный, но зачастую — страстный и на грани. Её презрение к тем, кто казался ей «странным». Всё калейдоскопом вертелось в памяти, а потом Коннор вспоминал, что Джемма хотела шантажировать его отношениями с Хизер, и перед глазами застилало багровой пеленой так, что тряслись руки.