- А где Поу-Поу? - спросила Свон. - Где гигант? - У нее болела голова, и она ощущала запах готовящегося завтрака.
- Я тут, рядом, - ответил Джош. - Старик недалеко от тебя. Мы в подвале, а его заведение развалилось и засыпало нас...
- Мы выберемся! - прервала Дарлин. - Нас скоро найдут.
- Леди, может быть это будет не так скоро. Нам нужно успокоиться и беречь воздух.
- Беречь воздух? - Паника вновь овладела ею. - Но мы дышим нормально.
- Сейчас - да. Я не знаю, сколько его есть у нас, но думаю, что скоро воздуха может стать не хватать. Нам, возможно, придется пробыть здесь долго, - решился сказать он.
- Вы с ума сошли! Не слушай его, родная! Боюсь об заклад, нас уже прямо сейчас идут откапывать. - Она стала укачивать Свон как маленькую.
- Нет, леди. - Было бессмысленно скрывать правду. - Я не думаю, что кто-нибудь собирается нас откапывать в ближайшее время. Это были ракеты то, что вылетало из поля. Ядерные ракеты. Я не знаю, взорвалась ли одна из них или что другое, но есть только одна причина, почему они вылетали. Вполне возможно, что сейчас весь мир пускает ракеты.
Женщина захохотала, но смех ее граничил с истерией.
- У вас ума не больше, чем у муравья. Кто-то же видел пожар! Помощь пришлют! Мы ведь едем в Блейкмен!
- Ну, да, - сказал Джош. Он устал от разговора и хотел воспользоваться драгоценным воздухом. Он отполз на несколько футов, подобрал местечко для своего тела. Сильная жажда овладела им, но в то же время ему хотелось еще и облегчиться. Потом, подумал он, сейчас я слишком устал, чтобы двигаться. Боль опять стала усиливаться. Мысли уносили его из подвала Поу-Поу к сожженному кукурузному полю, к тому, что могло остаться от всего мира там, наверху, и в частности вокруг них, если, конечно, началась Третья Мировая война. К этому времени она могла уже и закончиться. Могли вторгнуться русские или американцы заняли Россию. Он подумал о Рози и мальчиках, они живые или мертвые? Он может никогда об этом не узнать. - О, Боже! - прошептал он в темноте и, свернувшись калачиком, уставился в темноту.
- Ух, ух, ух... - задыхаясь заикал Поу-Поу. Потом громко сказал: Суслик в норе! Эми! Где мои спальные тапочки?
Девочка издала еще один болезненный всхлип, и Джош стиснул зубы, чтобы удержать крик ярости. Такое чудесное дитя, подумал он. А теперь умирает, как все мы умираем. Мы уже в могиле. Все подготовлено и осталось только ждать.
У него было чувство, что его положил на лопатки соперник, с которым он не собирался бороться. Он почти слышал, как судья ведет счет, хлопая по брезенту: - Один, два...
Плечи Джоша оторвались. Еще не три. Скоро, но еще нет. И он провалился в мучительный сон, в котором душу его преследовали болезненные звуки, издаваемые ребенком.
14. СВЯЩЕННЫЙ ТОПОР
- Дисциплина и контроль! - произнес голос Солдата-Тени, подобно удару ремня по заду мальчишки. - Вот что делает человека мужчиной. Помни... помни...
Полковник Маклин скрючился в грязной яме. Пробивалась лишь полоска света в двадцати футах над его головой, между землей и краем исковерканного люка, накрывшего яму. Через эту щель прилетали мухи, и они кружились над его лицом, налетая на вонючие кучи около него. Он не помнил, сколько времени лежал тут, но вычислил, что, поскольку Чарли появлялись раз в день, то, значит, он был в яме тридцать девять дней. Но может быть они появлялись два раза в день, тогда его расчеты были неправильны. А может они пропустили день-другой. Может, они появлялись три раза на день и пропускали следующий день. Все может быть.
Дисциплина и контроль, Джимбо. - Солдат-Тень сидел со скрещенными ногами, опершись на стенку ямы в пяти футах от края. На Солдате-Тени была маскировочная форма, и на его впалом, осунувшемся лице были темно-зеленые и черные маскировочные пятна. - Возьми себя в руки, солдат.
- Да, - сказал Маклин. - Беру себя в руки. Он поднял тощую руку и отогнал мух.
А потом начался стук, и Маклин захныкал и вжался в стену. Над ним были Чарли, стучавшие по металлу прутьями и палками. В яме от эха шум удваивался и утраивался, пока Маклин не зажал уши руками; стук продолжался, все громче и громче, и Маклин чувствовал, что вот-вот закричит.
- Нельзя, - сказал Солдат-Тень, с глазами как кратеры на луне. Нельзя, чтобы они слышали твои крики.
Маклин набрал пригоршню грязи и засунул ее в рот. Солдат-Тень был прав. Солдат-Тень был всегда прав.
Стук прекратился, и крышку оттащили в сторону. Пронзительный солнечный свет ослепил Маклина, он видел их, перегнувшихся через край и ухмылявшихся над ним.
- Эй, полкаш! - позвал один из них. - Ты голоден, полкаш Макрин?
Рот Маклина был полон грязи и дерьма, он кивнул и сел как собака, собирающаяся почесаться. - Осторожно, - прошептал ему на ухо Солдат-Тень. - Осторожно.
- Ты голоден, полкаш Макрин?
- Пожалуйста, - изо рта Маклина вываливалась грязь. Он протянул к свету ослабшие руки.
- Лови, полкаш Макрин, - что-то упало в грязь в нескольких футах от разлагающегося трупа пехотинца, которого звали Рэгсдейл. Маклин подполз к нему, перебрался через труп, и схватил это, оказавшееся жареной на масле рисовой лепешкой. Он стал жадно запихивать ее в рот, к глазам его подступили слезы радости. Чарли над ним стали хохотать. Маклин переполз через останки капитана ВВС, которого называли "Миссисипи" за его густой бас, теперь от Миссисипи осталась кучка тряпья и костей. В дальнем углу лежало третье тело, еще одного пехотинца, молодого парня из Оклахомы, которого звали Мак-Ги, слабо ворочавшегося в грязи. Маклин присел над Мак-Ги, жуя рис и чуть не плача от радости.
- Эй, полкаш Макрин. Ты грязнуля. Пора принимать ванну.
Маклин захныкал и вздрогнул, прикрыл голову руками, потому что знал, что это означает.
Один из Чарли перевернул ведро с человеческим дерьмом в яму, и оно полилось на Маклина, растекаясь по спине, плечам и голове. Чарли зашлись от хохота, но Маклин все внимание устремил на рисовую лепешку. Немного дерьма попало на нее, и он вытер его лохмотьями своей летной курточки.
- Ну, хватит. - Чарли, выливший ведро, крикнул вниз:
- Теперь вы, парни, что надо!
Мухи замельтешили над головой Маклина. Хороший у меня сегодня обед, подумал Маклин. Это поддержит жизнь и, пока он разжевывал лепешку, Солдат-Тень сказал:
- Правильно делаешь, Джимбо. Разжуй каждый кусочек до последней крошки.
- Счастливо оставаться, - сказал Чарли, и металлическую крышку вновь задвинули на место, отрезав солнечный свет.
- Дисциплина и контроль, - Солдат-Тень подполз к нему ближе. - Это делает человека мужчиной.
- Да, сэр, - ответил Маклин, и Солдат-Тень смотрел на него глазами, горящими, как напалм в ночи.
- Полковник!
Далекий голос звал его. Трудно было уловить его, потому что боль в суставах и костях разливалась по телу. На нем лежало что-то очень тяжелое, почти ломая его позвоночник. Мешок картошки, подумал он. Нет, не то. Что-то тяжелее.
- Полковник Маклин, - настаивал голос.
Пошел к черту, подумал он. Пожалуйста, уйдите. Он попытался поднять правую руку, чтобы отогнать мух с лица, но когда сделал это, сильная оглушающая боль прошла по руке и плечу, и он застонал, когда она оторвалась в позвоночнике.
- Полковник! Это Тэдд Уорнер! Вы меня слышите? Уорнер. "Медвежонок" Уорнер.
- Да, - проговорил Маклин.
Боль как ножом ударила его под ребра. Он знал, что сказал недостаточно громко, поэтому попробовал еще. - Да, я слышу.
- Слава Богу! У меня есть фонарь, полковник! - Луч света попал Маклину на веки, и он попытался открыть глаза.
Луч фонаря пробивался с высоты около десяти футов над головой Маклина. Каменная пыль и дым все еще были густыми, но Маклин смог разобрать, что лежит он на дне ямы. Медленно повернув голову, от чего боль чуть не бросила его обратно в беспамятство, он увидел, что дыра над ним была недостаточно широкой, чтобы через нее мог пролезть человек. Как он мог быть втиснут в такое пространство - он не знал. Ноги Маклина были тесно поджаты под него, спина его скрючилась под весом не мешка с картошкой, а человеческого тела. Мертвого человека, кого, Маклин не мог сказать. Над ним в яме были смятые кабели и переломанные трубы. Он постарался высвободить из-под страшного веса свои ноги, но безумная боль снова пронзила его правую руку. Он вывернул голову в противоположную сторону, и при слабом свете фонарика сверху увидел то, что стало отныне его главной неприятностью.