— Я думала, с тобой может быть… терпимее. Я ошиблась.
От собственных слов неожиданно стало горько.
— Уйди.
Она не гнала, лишь устало попросила. И он ушел.
После Аликс просидела в одиночестве и оцепенении какое-то время, пытаясь прийти в себя и осмыслить произошедшее. Сжатость мышц в теле и ком в горле постепенно уменьшались, но сил не было ни встать, ни даже сесть ровно, не опираясь спиной о стену. Как она продержалась год в браке и почти год у Арно в монастыре, сейчас казалось непостижимым. Заставь ее судьба пройти через это теперь — Аликс задохнулась бы раньше, чем бросилась бы со стены.
Бессонница, усталость, одиночество, злость, все эти разговоры о свадьбах… вот во что вылились. И раз уж она задавалась вопросом, может ли для нее быть по-другому… Ответ: нет, не может. А ответ на вопрос, желает ли ее Реми: да, желает. И теперь с этим надо что-то делать. Она искала его слабые места, но обнажила собственную уязвимость и все усложнила.
Отправить его обратно и написать Пейрану, чтобы отныне присылал с вестями другого гонца? Такая ли большая потеря — избавиться от лазутчика, который всюду сует свой нос, знает слишком много ее тайн и неизменно оказывается рядом в самые тяжелые для Аликс мгновения? Его изгнание избавит ее от дальнейшей неловкости, но впоследствии она будет не раз сожалеть о подобном решении. Ведь Реми полезен, его можно использовать с умом. Заинтересованность в Аликс, если убрать из нее плотскую составляющую, стала бы отличным средством перетянуть его на свою сторону. Впрочем, для мужчин не бывает бесплотной любви, она уже убедилась, рано или поздно похоть берет верх. Но в этот раз Аликс на своей земле, она — хозяйка положения, ей решать, когда и кого прогнать прочь.
Реми — трубадур, а значит, ему знакома и понятна наука куртуазности, служения Прекрасной Даме, вот только не было возможности себя в ней проявить. Насколько Аликс известно, он никогда не носил цветов ни одной из дам. Подобная возможность стала бы честью для мало кому известного бродяги с лютней — стать трубадуром графини де Ге, служить, посвящать стихи и песни только ей. К тому же, зимой трубадурам и скоморохам становится тяжело путешествовать и труднее находить пропитание, поэтому они стараются, если повезет, найти себе покровителя, в чьем замке можно остаться до весны. Теперь, когда каждый замок на юге либо уже разорен крестоносцами, либо готовится к осаде, лишний рот и вовсе стал обузой. Реми достаточно умен, чтобы понимать выгоды такого предложения, и достаточно высокого о себе мнения, чтобы хотеть больше, чем имеет сейчас.
Аликс выдохнула и медленно встала. Откладывать разговор не стоит, он должен перекрыть впечатления от их предыдущей беседы.
Едва она собралась спуститься во двор, выяснилось: там, пока Аликс отсутствовала, начались гулянья. Звуки лютни и нестройное хоровое пенье заставили Аликс то ли разочаровано, то ли с облегчением вздохнуть. Сколько это теперь продлится — одному дьяволу ведомо, но явно до темноты, а то и до полуночи. Прерывать не стоит, и крестоносцы, и смерды нуждаются в отдыхе и веселье.
— Довольно! Возвращение грешников к истинной вере не пристало отмечать ничем иным, кроме молитвы и пения псалмов! — громкий голос брата Анджело сопровождал металлический стук.
Лютня смолкла. Голоса тоже. Опыт монастырской жизни подсказал Аликс что должно произойти дальше: монах потребует, чтобы все опустились на колени и вознесли молитву. Кто не захочет или не сможет сделать этого — еретик.
— И в самом деле, довольно веселья, пора возвращаться к работе, — поддержала цистерцианца Аликс. — Брат Анджело, вы нужны мне. Магали! — позвала она девчонку, не сомневаясь, что она где-то рядом с лютней.
Аликс попросила брата Анджело написать за нее письма в Лодев и Нарбонн по поводу наемников. Она также обсудила с монахом количество телег, необходимых для вывоза десятины, а также количество охранников, которое она может выделить для обоза. Разумеется, брат Анджело донесет Амори, что Аликс собирается самостоятельно нанять наемников, но с учетом того, что с обозом замок покинет полтора десятка крестоносцев, часть из которых, получив отпущение грехов, к тому же, назад не вернется, такое решение выглядит вполне обоснованным. Куда большей неприятностью было то, что церковь начислила графам де Ге долг за все то время, когда Раймон после смерти отца позволял еретикам платить десятину «совершенным».
Выпроводив брата Анджело, Аликс приказала Магали позвать Браканта.
— К завтрашнему утру мне нужны имена всех тех в замке и близлежащих деревнях, кто готов покаяться. А также тех, кто откажется.
— Я могу говорить только от имени своей семьи, н-графиня.
— Через день часть монахов отбудет с десятиной. Они попросили пустую телегу с клеткой. Как думаешь, зачем?
— Вы отдадите имена, которые просите у меня, им? — иногда осторожность Браканта граничила с дуростью.
— В качестве результата своей работы они повезут не только урожай, но и еретиков на сожжение. И мне нужно отобрать из самых упертых самых бесполезных, — без обиняков пояснила Аликс.
Молчание длилось долго.
— Позвольте мне идти, н-графиня.
— Иди. И помни — времени у тебя до утра.
А у нее самой времени передохнуть до следующей беседы ровно столько, сколько потребуется Магали, чтобы найти скомороха.
Дверь тихо открылась и так же тихо закрылась. Аликс спускалась во двор, готовая к этому разговору, но сейчас силы будто снова иссякли, настолько, что даже привычным жестом расправить плечи было тяжело.
— Я не спала несколько ночей, поэто… — Аликс оборвала себя на полуслове. Оправдываться нелепо и унизительно. — Забудь.
Она подождала немного в тишине и начала заново:
— У меня к тебе есть предложение — можешь остаться в Гельоне на зиму в качестве трубадура и служить мне.
— Благодарю вас, госпожа графиня, за столь щедрое и столь лестное приглашение.
Слова ответа были ожидаемы, но вот голос, которым они были сказаны, звучал как-то не слишком воодушевленно.
— Не думаю, что в сложившихся обстоятельствах для тебя найдется место еще где-нибудь, разве что в Конфлане.
«Где и так полно дармоедов», — но эту мысль она придержала при себе. Не дождавшись ответа, Аликс спросила:
— И? Тебя что-то не устраивает?
— Чуть меньше, чем все.
Какая наглость!
— Почему же? — с долей издевки поинтересовалась она. Будет зимовать в Конфлане, а здесь за него лазутчиком останется сын оружейника?
— Во-первых, я никогда не был интересен вам в качестве трубадура.
Он и сейчас не был интересен Аликс в качестве трубадура. Но не замковым же кастеляном ей его приглашать, в самом деле?
— А во-вторых?
— Я не хочу играть в эти игры. Ни с кем. Меньше всего — с тобой.
— Да как ты см… — ошеломленная дерзостью Аликс даже не смогла закончить фразу. Она не давала ему права так к себе обращаться, и глупый недопоцелуй — не повод…
— У меня другое предложение.
— Какое же? — Аликс усмехнулась. Она тоже умеет отказывать. А еще ставить на место.
— Когда я в Гельоне, мы будем спать вместе.
— Что?! — Наверное, она ожидала чего угодно, но не этого. — Я же сказала…
— Я понял, что ты сказала. Спать не в том смысле, в каком ты спала с Раймоном. Просто спать.
— Что значит «просто спать»?
— Лежать на одной кровати. На разных сторонах. Меча у меня нет, но могу положить между нами лютню, если хочешь.
Аликс не выдержала — расхохоталась.
— Ты сумасшедший.
— Так и про вас не всегда можно сказать, что вы в здравом уме, госпожа графиня.