— Ты не любишь, когда к тебе прикасаются. Не выносишь поцелуев. Есть еще что-то, что мне стоит знать заранее? — спросил голос с другого конца кровати.
— Терпеть не могу, когда ко мне лезут с расспросами. — Тоном Аликс дала понять, что не намерена вступать в беседу.
— Вот оборонительный круг и замкнулся.
Какой еще оборонительный круг? О чем он?
— Доброй ночи, госпожа графиня.
Аликс не ответила. Она легла, повернувшись спиной к Реми, и положила ладонь под щеку.
Не спалось. Бессонница рождала усталое злорадство: не от Реми и его присутствия зависит ее сон. В голову лезли мысли о завтрашнем дне, о том, сколько человек она может отдать на сожжение, чтобы и церковь осталась довольна, и рабочих рук на полях не слишком убыло. Сколькими насытятся цистерцианцы? Пятерых будет довольно? Или придется отдать десятерых? Или трех? И куда девать остальных? Не к Раймону же отпускать. Раймон — глупец, каких поискать, из-за его щедрой дурости Аликс теперь увязла в долгах еще глубже. Со следующего года монахи начнут забирать долги по десятине, и избавить графство де Ге от этой повинности едва ли под силу даже Арно… Можно было бы попытаться хотя бы пересчитать и оспорить сумму, но старая еретичка н-Ано увезла все записи.
С противоположной стороны кровати доносилось спокойное, размеренное дыхание, иногда шорох набитого соломой матраца под шевелящимся в поисках более удобного положения телом. У самой Аликс уже затек бок от долгого лежания в одной и той же позе. Разозлившись, Аликс перевернулась на другой. Темнота была такой же душной и густой, как и в другие ночи. Ничего не изменилось, за исключением того, что слышалось дыхание на той стороне кровати.
Спит? Притворяется? Похоже, что спит — до этого не менее двух ночей провел в дороге. Полезное свойство — засыпать, где придется, не беспокоясь ни о том, чиста ли твоя совесть, ни о том, что принесет завтрашний день. И раз он спит, приставаний можно не опасаться.
В ночной тиши звуки имеют особенную силу, в них невольно вливаешься. Аликс не заметила, когда начала дышать в том же ритме, но ощутила, как постепенно успокаивается, как разжимаются мышцы внутри. Она глубоко вздохнула, устраиваясь поудобнее, почти переворачиваясь на живот. Отголоски дневного напряжения привычной неприятной волной пробежали по позвоночнику. Кажется, скоро уже первые петухи… Аликс зарылась лицом в подушку и накрыла голову рукой, отгораживаясь от мира вокруг. Нет, так нечем дышать. Опустив руку и повернув голову набок, Аликс снова позволила звукам окружить себя.
Ее разбудил стук в дверь.
— Кто там? — спросила Аликс, торопливо ощупывая вторую половину кровати. Где Реми? Он, что, не слышит?
— Бракант пришел, н-графиня. Говорит, вы ему приказали явиться пораньше, — послышался голос Магали.
Еще бы на весь замок прокричала, дура! Монахи уже встали к заутрене.
Аликс нашарила руками левый край постели и поняла, что кроме нее самой на ложе никого нет. Она прислушалась. Внутри покоя стояла тишина, а снаружи, судя по звукам, успело взойти солнце. Значит, Реми догадался уйти до рассвета.
Бракант сообщил, что еретиков в окрестностях Гельона осталось около двух десятков, но большинство не готово каяться, включая его самого с семьей.
— Перечисли всех с указанием возраста, — приказала Аликс.
Бракант называл имена и количество лет, а она загибала пальцы рук, отмечая тех, кто уже стар. Набралось семь человек. Двое из них оказались опытными «знахарями погоды», разбирающимися в том, что и когда можно сеять или сажать, у одной из старух на попечении остались внуки. Трое других, со слов Браканта, сами изъявили желание пострадать за веру. Четвертый был стариком, оставшимся в одиночестве, после того как остальная семья ушла с Раймоном.
Значит, придется уговорить монахов ограничиться четырьмя грешниками. А что делать с остальными? Цистерцианцы могут лично проехаться по деревням.
— Люди волнуются, н-графиня, и просят вас разрешить им уйти, забрав свою долю урожая.
Уйти к Раймону, забрав с собой зерно… Стоит позволить одному, сбегут все. С теми немногими крестоносцами, что останутся в замке, их не удержишь.
— Нет, — отрезала Аликс. — Я отправлю вас сама, выше в горы.
— Можно на горное пастбище, и лучше поскорее. Не только из-за монахов, но и потому, что там нет хорошего зимовья на такое количество человек.
Бракант прав, пожалуй. Пусть обустроят укромную зимовку, но зерна каждой семье с собой Аликс не даст. Лишь общий запас, необходимый, чтобы выжить, не более. Будут охотиться, ставить ловушки. До весны всем придется туго.