— Хорошо, пусть начинают уходить, по одной-две семьи. Оговорите место, где встретитесь, и куда позже подвезут запасы.
— Благодарю вас, н-графиня. Рачель с детьми я отправлю сегодня же.
Хорошо, что замена Рачель уже найдена. Но замена понадобится и Браканту.
— Кого ты предлагаешь оставить вместо себя?
— Ребят я подобрал честных, об этом не беспокойтесь. Но они крестьяне, не воины, и против мечей с одними вилами мало что смогут сделать.
— Я это уже слышала.
— А за главного… Пока Реми тут, он справится, н-графиня.
— Ты уже говорил с ним?
— Да, когда сюда шел, я его встретил.
Кажется, за ее спиной уже все обсудили.
— И что он сказал?
— Что решать вам, н-графиня.
И Реми, и Бракант слишком осторожны, чтобы высказать, что думают или чего хотят на самом деле. Браканта, по крайней мере, можно прижать к стенке правильно подобранными вопросами и заставить сказать правду — лгать он не может, только умалчивать, а Реми… Все в очередной раз упирается в вопрос: может ли Аликс ему доверять? И если не ему, то кому может?
Да, Аликс хотела, чтобы он служил кастеляном, но то, что в замке становится все больше людей, преданных ему лично… опасно. Нужно поскорее найти Реми противовес.
Она приказала срочно отправить гонцов в Лодев и Нарбонн.
Брат Анджело был разочарован количеством еретиков, которых ему предстояло увезти.
— Откуда вы узнали, что еретиков в деревне только четверо?
— Большинство сбежало еще до появления крестоносцев, их напугало то, что сделали с подобными им в Безье. Об оставшихся — в основном, стариках, как вы успели заметить — мне доложил управитель.
Монах некоторое время молча шуршал пергаментом, а Аликс ждала.
— Вчера приняли покаяние шесть десятков и еще два грешника. По моим записям, разница в десятине по графству де Ге со времен деда вашего супруга составила триста душ. Не могли они все уйти, часть осталась и затаилась. Дело церкви и ваше, госпожа графиня, их выявить, обличить и заставить покаяться. Либо огнем искоренить ересь нераскаявшихся. Я оставлю вам двоих монахов, вместе с крестоносцами они объедут все деревни.
— Я при всем желании не смогу сейчас выделить братьям необходимое сопровождение, брат Анджело. Охрана обоза с десятиной и так лишит замок части защитников, а подкрепление, на которое я надеюсь, прибудет хорошо если в середине осени, — ответила Аликс.
— Где ваш управитель? — спросил монах.
— Я отправила его оценить ущерб, нанесенный действиями людей моего брата. Смерды вечно преувеличивают, лишь бы не платить подати.
— Что, без сопровождения? — с долей язвительного сомнения поинтересовался цистерцианец.
— Увы, да.
— Он не оставил вам списков еретиков по остальным деревням?
— Он поехал в том числе их составить и уточнить.
Брат Анджело на этом, разумеется, не успокоился и пожелал допросить упорствующих в ереси. Он долго и вдохновенно обличал лживость их учения (хотя, разумеется, до красноречия Арно ему было далеко), а под конец, сказал:
— Дьявол, чтобы запутать вас, прячет свой яд в правильных и прекрасных вещах, подобно тому, как змей-искуситель прятался на древе в райском саду. Его служители учили вас не лгать, дабы всегда ваши помыслы были открыты для них. Но нынче я призываю вас открыться не служителям сатаны, а служителям церкви Христовой. Ответьте мне, есть ли в ваших деревнях еще те, кого соблазнили лживые проповеди? Помогите спасти их души.
— Господь не велит нам лгать. И не велит сомневаться в нем и в тех, кто разделяет нашу веру в него, — ответил цистерцианцу старческий голос.
— Так кто еще в вашей деревне разделяет вашу веру? Или, может, в соседней?
— Я не отвечу тебе на этот вопрос, служитель царя мира сего.
Брат Анджело помолчал, видимо, ожидая ответа от остальных, но его не последовало. И тогда монах продолжил:
— Церковь предлагает вам покаяние. Покайтесь, и Господь простит вас в своей неизреченной милости.
— Я встретил в царстве вашего господина шестьдесят семь весен. Он соблазнял меня здоровьем, красотой, достатком, любовью. Было время, когда я поддавался соблазну, но потом познал всю тщету его даров. Он дарит, чтобы было, что отнимать. И те, кто не научился отдавать то, что на самом деле никогда им не принадлежало, кто привязался к его дарам, обречены на муки.
— Ты сгоришь еще на земле, грешник, а потом вечность тебе гореть в аду. Подумай о страшных муках, что тебя ждут, и покайся.