— Безье-Каркасон-Альби. Треугольник основных центров ереси. Когда мы утвердимся в каждом, то сможем очистить земли между ними.
Альби, Каркасон, Безье. Недостаточно далеко, чтобы не наведываться в Гельон. Но она сможет бросить кость де Ге, написав письмо Пейрану о том, куда движется Амори.
Послушник, прислуживающий Арно, опустив глаза, быстро собрал остатки скромного обеда со стола. Ел Арно мало и только самую скромную, постную пищу.
Прихрамывая сильнее обычного, парнишка дошел до двери и неловко, одной рукой открыл дверь. Новые вериги*. Аликс знала, что это значит.
Когда дверь за послушником закрылась, Арно встал.
— А теперь помолимся о грехах наших.
Безумно давно, до побега и первое время после Аликс была влюблена. Нет, Раймон с его грубостью, глупостью и одержимостью постелью вызывал у нее отвращение с первого мгновения супружества, но сама Окситания, с ее поклонением Прекрасной Даме, с ее песнями, богатством, горами, очаровывала. Все, что окружало Аликс на юге, кружило голову, рождало томление, рождало веру в то, что она достойна большего, и желание действовать, чтобы этого большего достичь.
И когда через несколько месяцев после замужества в Гельоне появился он… В самом имени — Амори** — звучала любовь. Церковное одеяние его красило, добавляя величавости сухощавой фигуре; темные глаза на умном лице горели, когда Арно говорил, и смотрели на Аликс, словно она была центром мироздания, когда говорила она. Какое это было наслаждение тогда — слушать, как он говорит о том, что высшая любовь бесплотна, о том, что она есть отражение Божественной любви, о том, что именно такой Бог хочет видеть любовь между своими созданиями. О, она хотела такой любви, хотела впервые в жизни чувствовать себя не куском мяса, в который хотят засунуть такой же кусок, а кем-то значимым, кем-то достойным преклонения. И он щедро дарил ей это. В каждый из своих приездов Арно подолгу беседовал с ней, они вместе молились.
А после каждого из его отъездов ей все тяжелее становилось спускаться с «горних высот» на землю, в грязь и блуд супружеского бытия с Раймоном. И в один из таких невыносимых моментов возвращения родилась и показалась тогда Аликс единственно правильной мысль — бежать. Бежать прочь отсюда, прочь от брачных уз, которые она не выбирала. Бежать к своей высокой, бесплотной любви, доказав тем самым, что достойна ее.
Аликс хотела сделать все сама. И сделала. Она организовала побег, она обвела вокруг пальца Раймона, родителей, Гильома. Очень удачно придумала использовать свое сходство с одной из папенькиных бастардов. Представляя, как они обнаружат, что девка — не она, Аликс довольно улыбалась. Это был ее бунт, ее способ послать к черту все, что приходилось терпеть с рождения. Ткнуть батюшку носом в ублюдков, которых он наплодил по всей округе. Показать матери, что терпеть и покоряться судьбе — удел тупых овец. Щелкнуть по носу Гильома на прощание, во-первых, тем, что подмену они обнаружат не сразу, а во-вторых, тем, что ему никогда не получить ни Аликс, ни даже ее деревенское подобие. Она позаботилась о том, чтобы не позорить мужа перед людьми, найдя замену, куда более подходящую его вкусам и нравам. И дала возможность крестьянской девке сменить хлев на господские покои.
Свои длинные волосы Аликс остригла радостно, не колеблясь, чтобы переодеться сначала в менестреля, а потом — в послушника. И готова была оставаться послушником и дальше, ради возможности быть рядом с Арно.
Он не был рад ее видеть. Холодный, задумчивый взгляд, которым он смотрит на тех, кем недоволен… Аликс тогда не поняла. И непростительно долго не осмеливалась понять потом, потому что это означало, что она совершила чудовищную, невероятную ошибку, рискнула и потеряла все…
Иногда желания сбываются так, что лучше бы не сбывались. Она провела в образе послушника почти год. Рядом с Арно.
Он принялся снимать пастырское облачение неспешными размеренными движениями. Мысль о том, что ей тоже надо спустить платье, вместо того, чтобы заставить руки шевелиться, обездвижила, тошнотворным комом сжав горло. «Делай!» — внутренне приказала себе Аликс. Завязки. Рукава. Платье и следом рубаха сползли на талию.
Арно тем временем достал из резного длинного ларца, который повсюду возил с собой, флагеллум***. Еще одно латинское слово. Протянутое ей кнутовище, было гладким, будто полированным от частого использования, а хвосты плети — новыми, длинными, из не успевшей обтрепаться кожи, завязанной во многочисленные узелки. Себе он достал такой же, лишь чуть более короткий.
— Истинная любовь бесплотна, ибо плоть грешна.