— Это я должна была убить его. Уже давно. Не ты.
Тишина. Ни звука в ответ.
И тогда Аликс начала говорить. Долго. И много. Обо всем, что делал с ней Гильом. Обо всем, что делала ему она. О том, что сделал Гильом не ей, но из-за нее. О том, что сделала она не Гильому, но из-за него.
Слез не было, но слова опустошали. И ужасали. Все это можно было прекратить намного раньше. Одно убийство. Один кубок отравы. Что же она так долго не решалась?
Ответ бил наотмашь. Потому, что мир Гильома стал ее миром. Потому, что другого мира она не знала, и не знала, как жить в другом мире. В мире, где кто-то убил Гильома, чтобы защитить ее, Аликс. Что она должна чувствовать сейчас? Благодарность? Разумом Аликс понимала, что должна испытывать именно это чувство, что убийство Гильома стало для нее спасением. Но на самом деле вместо благодарности Аликс испытывала ужас от того, что теперь ее насильно вытолкнули в новый, незнакомый мир. И раздражение от того, что оказалась к этому не готова, что не смогла сама переступить черту.
А еще она нуждалась в нем, и это было страшнее всего. То, как сильно она нуждалась в нем ужасало больше, чем убийство, которое он совершил. Если бы что-то пошло не так, если бы Гильом заподозрил неладное… Она не хотела думать, что случилось бы тогда. Да и… он ведь не ранен? Аликс протянула руку в темноте и шарила по грязному камню, пока не нащупала чужие пальцы. Мгновение напряженно ждала ответного движения. И позволила сердцу совершить беззвучный прыжок в полную неизвестности пропасть, когда пальцы Реми сжали ее ладонь.
Часть 3. Глава 1
Аликс проснулась от ощущения странного неудобства: тело лежало на чем-то твердом и холодном, а голова — на чем-то более мягком и теплом. Еще одним теплым пятном ощущалась тяжесть на плече. И если на плече покоилась чужая ладонь, то под головой, со всей очевидностью, было бедро.
Аликс не помнила, как заснула. Она не помнила, что было после ее исповеди об отношениях с Гильомом, произнесенной куда-то в темноту. Последние силы, позволявшие ей держаться, вдруг иссякли, и Аликс перестала существовать во времени и пространстве. Или, скорее, время и пространство перестали существовать для нее. Кажется, перед этим Реми сжал ее пальцы. Хотя… с чего она вообще решила, что это Реми? Кому она исповедовалась в темноте?
Нет, это уже слишком. Кроме Реми здесь никого не могло быть. Никому другому не известно, где вход в подземелье, и именно тут, у входа, рядом с ним она однажды уже засыпала как убитая.
Аликс повела плечом, сбрасывая лежащую на нем руку. Бедро под ее головой дрогнуло, пальцы крепче сжали рукав платья.
— А… Что? — голос был хрипловатым со сна, но Аликс с облегчением убедилась, что принадлежит он Реми.
Она попыталась сесть, но запуталась в плаще, которым, оказывается, была укрыта. Кое-как распутав складки ткани, Аликс прислонилась спиной к стене и вытянула ноги. Судя по звукам и тому, что несколько раз ее задели локтем, Реми тоже пытался размять затекшие мышцы и принять более удобное положение.
Разум проснулся и уже привычно принялся оценивать возможные угрозы. После того, как она вчера кричала и била посуду, с утра ее еще и не могут найти… Не ровен час, Жеан уже приступил к выполнению полученных приказов и рассылает письма…
— Помоги мне встать.
— Дайте руку.
Она подобрала ноги под себя, а Реми потянул ее вверх. Обретя равновесие, Аликс сняла с плеч чужой плащ.
Она решила не терять времени, пока отодвигается плита, закрывающая вход, пока они будут подниматься по лестнице из подземелья.
— Расскажи подробности. Я должна знать.
— Они остановились на ночлег у мельника за мостом. Поели, развлеклись с его женой и дочерями, утром потребовали еще вина.
Нужно было предвидеть, что в отместку за то, что она не пустила Гильома и его людей в замок, они обязательно разорят какое-нибудь из принадлежащих де Ге окрестных поселений, а не остановятся где-нибудь в чистом поле.
— Когда я дал одной из дочерей склянку с ядом, она согласилась вылить его в кубок главаря. Дальше во многом просто повезло: она сумела это сделать незаметно, а ваш брат по ее описаниям, действительно, будто поперхнулся. Побагровел, кашлял, задыхался и умер. Так что у его людей подозрений не возникло.
Почти четыре десятка скотов на одну женщину и нескольких юных девушек… Самая храбрая или самая измученная захотела рискнуть и положить этому конец. Ведь после утренней выпивки, вероятнее всего, «развлечения» бы продолжились.